– Вообще-то, человек обычно чувствует, узнали его или нет. И если понимает, что не узнали, то уточняет. И она бы почувствовала, что я ее не узнала. Нет, я думаю, она в первый раз со мной разговаривала.
– Послушай, – вмешался я, – а может быть, она и на остановке тебя не узнала? Если вы незнакомы?
– Нет, все, кто был на остановке, садились в автобус. Не было такого, чтобы автобус пришел, а кто-то остался.
– Ну да, ведь здесь только один маршрут... А знакомых ты кого-нибудь видела?
– Нет... По-моему, никого, кого бы я знала.
– А на той стороне улицы?
– А там вообще никого не было. Там только выходят.
– Подумай, Наташа, – попросил Санька, делая приседания. – Вдруг ты догадаешься, что это за девушка!
– Я уже думала... Я полчаса стою, мерзну и думаю. Вся окоченела, но ничего не придумала!
Если бы некий мерзавец задался целью упечь Наташу в больницу на продолжительное время, он не мог бы найти способа лучше, чем позвонить ей и женским голосом пообещать показать людей, укравших кассету. При одном условии: он должен был знать о кассете. Впрочем, мне кажется, что за последнюю неделю весь район оказался в курсе, что десятый “В” 781-ой школы охотится за аудиокассетой с записью не слишком литературных откровений завуча указанной школы.
– Иди домой, Наташа, – сказал я. – Мы тут постоим, подождем еще немного.
– Нет! Вдруг она к вам не подойдет? Она ведь мне звонила, а не вам. Пусть Саня идет в подъезд, подождет там... А то он тоже простудится из-за меня.
– Наташа! Ты совсем больна!
Надеюсь, она поняла меня правильно. Осталось самому разобраться, какой диагноз мой язык имел в виду.
– Давайте так: стоим еще десять минут и уходим.
Но и в эти десять минут никто не появился. Наташа очень замерзла и чуть не плакала.
– Это просто какая-то глупая шутка... – повторяла она.
– А по голосу можно было подумать, что это шутка? – допытывался Санька.
– Не знаю, – отвечала Наташа.
Наконец мы проводили ее домой. Выйдя из подъезда, я остановился через несколько шагов. Огромное черное животное, которое неслось нам навстречу, несомненно, было Эльбрусом. Я успел прислониться к дереву, и через секунду пес впечатал меня в него лопатками. Лизнув мой подбородок, он переключился на Саньку.
– У Наташи были? – послышался голос Сергея.
– Были, – ответил я. – Ей какая-то девушка позвонила и сказала, чтобы она пришла на остановку.
– Зачем?
– Чтобы увидеть тех, у кого кассета. Она тебе звонила, но тебя не было.
– Да, мы вот с Эльбрусом гуляем.
– В такую погоду добрый хозяин собаку из дома не выгонит, – пробурчал Санька.
– Это еще кто кого выгоняет, – ответил Сергей. – А вообще, нет плохой погоды, есть плохая одежда. Я в этом тулупе – как дома у печки. Ну так что, вы видели, кто украл кассету?
– Нет. Никто не пришел.
– Только зря промерзли, – добавил Санька.
– Мы сейчас шли и у перекрестка на остановке видели какую-то девчонку, – сообщил Сергей. – Она одна там стояла.
– Это где? – спросил я.
– Ну вот здесь, рядом. Как к метро от нас ехать.
– Давно?
– Минут пятнадцать.
– Бежим, – сказал я.
– Бежим, – согласился Санька.
Первым на остановке был Эльбрус, вторым – Сергей, ну и мы вскоре подоспели. И теперь на остановке было четыре человека. То есть, три человека и собака, одна. Я пытаюсь сказать, что до нас там никого не было.
– Ушла, – предположил Санька.
– Холодно, – согласился Сергей. – Вы ведь не на этой остановке ждали?
– Нет, мы ждали у вашего дома.
– Остановка “Дом 4”?
– Ну да, у вас ведь четвертый дом! Послушай, Сергей: если тебе звонят и говорят: “Приходи на остановку у твоего дома”, – ты куда придешь?
– Ну, на ту, конечно, “Дом 4”.
– Ну вот, и Наташа туда же пришла. И мы с Санькой. Почему же девчонка эта ждала здесь?
– Потому что она здесь ни при чем, – сказал Санька. – Она стояла и ждала автобуса. Он приехал, она села и уехала. Вот и все.
– Подожди, подожди, – возразил я. – К этой остановке какой дом ближайший? Дом 4! Просто она немного подальше, а та у самого дома. Зато к метро люди едут отсюда! Вдруг эта девчонка нездешняя, и приезжает сюда только от метро? Она про ту остановку могла и не подумать. Ты ее хорошо разглядел?
– Да я ее совсем не разглядел. Мы вон там шли, по тропе. Она спиной к нам стояла.
– Ну, в чем она была?
– Вообще-то... ну, мне издалека показалось, что она была в свитере.
– В одном свитере?
– Да. В сером.
– Эпидемия, – сказал Санька. – Коллективное помешательство... Ты ее на улице узнаешь?
– Ну, если она в том же свитере будет...
Даже если сегодня, 1 декабря, некий неизвестный нам международный праздник, “День прогулок без пальто”, странно ожидать, что он продлится еще хотя бы сутки. Значит, увидеть эту девушку в том же свитере мы сможем теперь не раньше апреля. Если только не встретимся с ней в каком-нибудь заведении, где не принято находиться в верхней одежде. Впрочем, хотелось бы мне посмотреть на человека, который способен сначала гулять 1 декабря по Москве без пальто, а затем еще в ближайшие недели посещать какие-нибудь учреждения, кроме медицинских.
– Слушай, а Эльбрус след взять не сможет? – озарила меня счастливая мысль. Впрочем, счастливой она показалась только на первый взгляд.
– Да как же он его возьмет? – удивился Сергей. – Здесь ведь остановка. Людей много разных. Вот если бы она что-нибудь обронила, тогда – да.
Но девушка, как назло, не подумала обронить перчатку или хотя бы платок.
– И все равно это могла быть она, – заметил я. – Даже наверняка! Она из-за чего-то начала торопиться, перезвонила Наташе, ну и одеться не успела... Сейчас десять. А Наташу приглашали к девяти. Она вполне могла ждать... – Мой язык меня уже не слушался: во-первых, он примерзал к зубам, а во-вторых, он путал слова и понятия. Приглашают обычно в гости, на праздник, в театр и т.п., а в девять вечера на остановку – это что-то еще...
– Пойдем домой, а? – сказал Санька.
– Пойдем, – согласился я.
[2.12.1991. *** По мнению западных наблюдателей, результаты референдума на Украине ставят под сомнение будущее Союза. Первого декабря на карте Европы появилось 53-миллионное независимое государство, что создает принципиально новую геополитическую ситуацию, отмечает Рейтер. *** Авианесущий крейсер “Адмирал флота Н.Г. Кузнецов” прошел через пролив Босфор. Навигация в Босфоре была приостановлена на полтора часа. Международные соглашения запрещают проход авианосцев через проливы Босфор и Дарданеллы, однако Турция согласилась рассматривать корабль как противолодочный крейсер. *** В Москве +1°C, дождь со снегом.]
All of my life I’ve been searching for a girl
To love me like I love you.
A.Alexander, “Anna (Go with him)”1
Генка, которого вчера вечером не застала дома Наташа, тоже не терял времени даром. А вернее, даже не “тоже”, потому что кто-то как раз его вчера вечером потратил впустую. В общем, в тот самый момент, когда Наташа набирала его номер, Генка наяривал “Перемен!” в прокуренной комнате у Ровенского. Или, может быть, он сидел в это время на лестнице у Хайра и слушал, как кто-то другой поет что-то из “Алисы”. Или, возможно, он шел от Хайра к Ровенскому и перебирал в уме слова с двумя о в корне. И, однако, результатом этих его вечерних похождений стали две большие фотографии десятых “А”– и “Б”-классов 1190-й школы, которые были вручены ему Хайром и Ровенским в собственные руки и которые теперь были принесены в школу в специальной папке.
Мы отловили двух свидетелей – Паршина и Леночку – и заставили их всю перемену изучать эти фотографии. Результат оказался нулевым. Они не узнали никого, кроме, разумеется, Юрика Акбарова. Как мы ни приставали к ним, как ни просили вглядеться повнимательнее в каждое лицо – ничего не вышло.
Ваня Петров тоже не терял времени в воскресенье. Все утро он мужественно просидел на скамейке у дороги через парк. И ему повезло: та самая бабушка, которая была третьей свидетельницей, шла в магазин за продуктами. Впрочем, она ничего нового Ване не сказала. Да и вообще, судя по всему, хорошей памятью бабуля не отличалась: она заявила, что напали на Ваню шесть или семь человек (Паршин и Леночка говорили о четырех), но хоть что-нибудь рассказать о них не смогла. Ваня показал ей фотографию Юрика – она сказала, что, может быть, он был там, а может быть, и нет. В общем, она объяснила Ване, где ее всегда можно найти (в одном их дворов на скамеечке), и на этом они расстались.
Итак, если у кого-то и были сомнения в том, что мы зашли в тупик, то теперь, кажется, их не осталось совсем. Что делать дальше, никто не знал. И в этой ситуации предложение Генки было как нельзя более кстати.
– Хочешь, я тебя с девочкой познакомлю? – спросил он.
– Хочу, – ответил я.
– Поехали, – сказал Генка.
– Сейчас? А курсы? Ах, да, он заболел... А далеко ехать надо?
– На “Щелковскую”.
Я почесал в затылке.
– А поближе у тебя нет девочки?
– У меня везде есть девочки, но для тебя пока – только на “Щелковской”.
– Ну уж везде, – усомнился я.
– Поедешь? – спросил Генка.
– Может, пообедаем сначала?
– Слушай, не хочешь – так и скажи. Я один поеду.
– Подожди, зачем же ты один поедешь, если без меня? – По правде сказать, это был не очень умный вопрос. Вряд ли я мог надеяться, что даже такой близкий друг, как Генка, поедет на “Щелковскую” только для того, чтобы познакомить меня с девочкой. Скорее бы уж он позвал ее к себе, а заодно и меня.
– Мне надо ей фотографии отдать, – объяснял Генка терпеливо. – Мы летом познакомились, в доме отдыха, в Крыму. Там еще один парень был, из Ленинграда, он фотографировал. И вот теперь он мне прислал фотографии и написал, что ее адрес потерял. Просит отвезти ей.
– А у тебя, значит, ее адрес есть?
– Вообще-то, не очень точный...
– Это как?
– Ну, вот она сказала, что на “Щелковской” живет. Я тогда спросил: “А не на Байкальской улице, случайно?”. Я просто знаю, у нас там знакомые. А она ответила: “Нет, на Уральской”. Я говорю: “Я на Уральской дом 1 знаю”. А она говорит: “Нет, у нас дом 6”. Ну вот. И еще она сказала, что у них окна во двор выходят, а не на улицу. И что этаж у них последний, это я точно запомнил. А я Уральскую тоже знаю. Там в начале такие дома, знаешь, одноподъездные. Ну, значит, надо из двух квартир одну выбрать. На этаже четыре квартиры; две – во двор, две – на улицу. Вот и все.
– А почему ты у нее телефон не взял? – спросил я.
– Ну, понимаешь... А зачем он мне?
– Как зачем? Позвонить!
– А зачем мне ей звонить?
– Ну как?! Зачем девочкам звонят?
– Ну, зачем?
– Поговорить...
– А о чем мне с ней говорить? Понимаешь, она для меня там осталась, в Крыму. Буду о лете вспоминать – и о ней вспомню. А здесь – это совсем не то... Я бы к ней и не поехал, если бы не эти фотографии. Ну, поедешь?
– А у тебя фотографии с собой? – Больше всего мне хотелось прийти домой, съесть щей побольше и развалиться на диване; английский, химия, литература, алгебра, история и физика по отдельности не могли бы так расслабить меня, но все вместе они сделали свое дело.
Генка достал из сумки конверт. Девочка была очень даже симпатичная.
– Слушай, а почему ты мне предлагаешь с тобой ехать? – Кажется, это было уже некрасиво и к тому же глупо, но мне не хотелось ехать. Мне хотелось щей и спать.
– Потому что кого еще я позову? – Не знаю, что мешало Генке давно уже послать меня подальше. – Саньку? Знакомить с девочкой? Или Сергея? Его девочки не интересуют. Или Петровых? А как я выберу из них одного? Ты, Алик, остаешься. Как ни крути.
– А как ее зовут? – спросил я, разглядывая фотографию, где она стояла на пирсе в замечательном голубом купальнике.
– Аня.
– Аня? Ну ладно. – Я вложил фотографию в конверт. – Поехали.
Всю дорогу Генка рассказывал мне, как хорошо было в Крыму. Я, правда, слушал не очень внимательно – главным образом потому, что мне самому посчастливилось побывать в Крыму этим летом. И с другой стороны, я его очень хорошо понимал. Особенно сейчас, в первых числах декабря.
– Ну и где тут Уральская улица? – спросил я, когда мы вышли на “Щелковской”. – Давай спросим.
– Не москвич, что ли? – отвечал Генка. – Сейчас сами найдем. Она параллельно Байкальской идет, я помню.
Однако, искать долго не пришлось. Уже на первом доме было написано “Уральская, 1”. Генка, правда, проявил признаки некоторого замешательства.
– По-моему, раньше она не здесь была, – пробормотал он.
– Нам на другую сторону, – подсказал я.
Генка посмотрел на другую сторону, и признаки замешательства стали еще более очевидными.
– Если это был дом 1, то улица здесь начинается? – спросил он.
– Ну, обычно так бывает, – согласился я.
– Значит, дом 6 – это третий на той стороне?
Я кивнул. Третьим был огромадный домина – длиной не меньше десяти подъездов. Мы перешли на другую сторону, и сомнений не осталось: на нем значилось “Уральская, 6”.
– Ты что-то говорил об одном подъезде? – уточнил я.
Генка ошарашенно молчал.
– Дурак я! – воскликнул он наконец.
– Согласен, – сказал я.
– Дурак! – повторял Генка, не слушая меня. – Я Уральскую перепутал с Алтайской! Это на Алтайской дома в один подъезд, я вспомнил! Как же так...
– Похожие названия, – заметил я. – Здесь еще, наверно, и Саянская улица есть.
– Все-таки хорошо, что я знаю, куда окна выходят. А то квартир было бы больше в два раза!
– Конечно, – согласился я. – А если бы ты не знал этаж, их было бы еще больше.
Поиски Ани становились занимательными. Генка предложил угадать подъезд. Мы немного поспорили и направились к ближайшему. Первым препятствием (и последним, скорее всего) стал кодовый замок. Я понажимал кнопки, подергал за ручку, но ничего, естественно, не вышло.
– Давай войдем в тот подъезд, куда кто-нибудь пойдет, – предложил Генка. Я поддержал эту замечательно остроумную идею, и мы стали ходить вдоль дома, ожидая, пока кто-нибудь захочет в него войти. И вскоре нам повезло: Генка узрел симпатичную юную особу, мы устремились за ней и вошли в подъезд. Девушка благоразумно предпочла не ехать с нами в одном лифте. Мы поднялись на последний этаж, и тут я сказал:
– Слушай, а ведь эта девчонка вполне могла знать, где живет Аня...
– Точно! – воскликнул Генка. – Как же я сразу не подумал! – И он нажал кнопку первого этажа. С тех пор, как выяснилось, что дом 6 несколько длиннее, чем нужно, Генка на все реагировал слишком импульсивно. Девчонки на первом этаже уже не было, и мы снова поднялись на десятый. В одной квартир никто не открывал, а во второй нам ответили (тоже не открывая двери), что никакой Ани здесь нет и что лучше бы нам убираться отсюда подобру-поздорову, а то они сейчас дверь откроют, и мы их испугаемся.
– Слушай, – сказал Генка, когда мы ехали в лифте, – Аня говорила, что она учится в английской спецшколе. В двадцати минутах от дома. Может, попробовать школу найти?
– Странно, что эта мысль не пришла в голову мне, – заметил я.
– Но ведь ты же не знал этого, – удивился Генка. Он не почувствовал тонкой иронии. Должно быть, она была слишком тонкой.
– Это-то и странно, – сказал я.
– Но ведь я же не говорил тебе про это... А, ты хочешь сказать, что с этого и начать надо было?.. – Кажется, Генка немного растерялся.
Мы вышли на улицу.
– Спросим, где тут английская школа, – сказал Генка.
– Не москвич, что ли? – удивился я.
– Скажите, пожалуйста, – обратился Генка к прохожему, – где здесь английская спецшкола?
– А она не здесь, она в двадцати минутах, – шепнул я.
– То есть, она не здесь... – начал Генка.
Прохожий пожал плечами. И вообще, никто не знал, где здесь английская спецшкола.
– Надо Сане позвонить, – сказал я. – Пусть он посмотрит в справочнике.
Генке идея понравилась, и мы принялись искать таксофон. Где здесь таксофон, нам тоже не смогли объяснить, пришлось вернуться к метро. Поиски пятнашки заняли еще пару минут.
Санька был мрачен.
– Где вы там болтаетесь? – спросил он строго. – Приходите ко мне, поговорить надо.
– А что случилось?
– Ничего не случилось, а просто надо сесть и поговорить.
– Ну, мы сейчас не можем. Вечером зайдем. Мы сейчас на “Щелковской”.
– А что вы там делаете? – спросил Санька не очень вежливо.
– Мы тут английскую спецшколу ищем. – Мы много потеряли, не увидев Санькиного лица в этот момент.
– А что, Генку уже точно выгоняют? – спросил Санька, оправившись от удивления. – Он себе новую школу ищет?
– Нет! Ты потом еще посмеешься, а сейчас помоги нам найти эту школу. Возьми телефонную книгу и посмотри там, где спецшколы.
– А какой ее номер? – спросил Санька.
– Не знаю. Посмотри, какая у метро “Щелковская”.
– Ну, ребята... Там же адрес написан, а не какое там метро! Ладно, сейчас попробую, перезвоните минут через десять.
И Санька нашел нам одну такую школу.
– 11-я Парковая, дом 50. Школа номер 1268.
– Отлично! А где эта 11-я Парковая?
– Ну, ребята... Вы сами-то где?..
И Санька был так любезен, что объяснил нам, куда идти.
Свернув с шумного шоссе, мы очутились на неширокой тихой улочке, вполне соответствовавшей своему названию – Парковая. Ряды деревьев вдоль проезжей части делали ее похожей на аллею, а пятиэтажные дома, подъезды которых выходили прямо на улицу, навевали мысли о далеких шестидесятых... Подчас мы странно воспринимаем город. Дома ассоциируются у нас со временем их постройки, что кажется на первый взгляд не совсем верным, ведь новый дом в городе сначала всегда бывает чужим, непривычным, часто врывается инородным телом в сложившуюся обстановку, к нему сначала приглядываются, привыкают, и только потом, через годы, становится вдруг понятно, насколько он, этот дом, родом оттуда, из того времени. Так – с московским модерном, вместившимся хронологически в очень короткий предреволюционный период. И в нем – запах времени, в нем все звенит и напряжено, все на грани срыва, все – предчувствие, предзнаменование. А конструктивизм с его перевернутыми пропорциями, трапециями и ромбами, стеклами и коридорами, в которых пропадает человек, – он ведь плоть от плоти двадцатых годов! И так дальше, до этих вот хрущевок, и здравое рассуждение о том, что тогда, в начале шестидесятых, эта вот улочка была сплошь в непроходимой грязи, деревца – ростом с человека, а сами дома – еще без занавесочек на окнах, – такое рассуждение должно быть признано верным лишь отчасти; а правда же в том, что аромат времени мы можем уловить именно здесь. Удивительно, ведь нас и в помине не было тогда, но то время – время детства наших родителей – ощущается нами вполне отчетливо, хотя объяснить, разложить по полочкам это ощущение мы вряд ли смогли бы. Да и стоит ли? Оттепель, культ личности, космос, Гагарин, Куба, кукуруза, фестиваль, Яшин, Черемушки, – нет, нет, любая дискретизация уничтожает целое! Время, как запах, невозможно объяснить, можно только почувствовать... Довоенные и первые послевоенные годы были временем дворов, и время было во дворах. А в этих новых районах, в этих пятиэтажках дворов не было – и двор стал исчезать не только в территориальном, планировочном, но и в социальном смысле. Дворы уходили, и время уходило из дворов. Куда? Наверно, в лес, к кострам, гитарам, палаткам – из города, на свободу. Потом... потом оно было на кухнях и в подвалах, а где оно сейчас? Может быть, на площадях?..
Школа оказалась типовой, пятиэтажной, – такой же, как наша.
– Уроки уже кончились, – предположил Генка.
– Наверно, в пятом-то часу. Давай расписание посмотрим.
Расписание висело в холле, у самой входной двери.
– Она в каком классе-то? – спросил я.
– В десятом, – ответил Генка. – Вот только “А” или “Б” – не знаю.
– Смотри, завтра у десятых классов – семь уроков. А у нас?
– Пять. У нас завтра почти выходной. Ты со мной поедешь?
– Конечно. Ты ведь без меня совсем заблудишься...
***
Кто виноват, что ты устал,
Что не нашел, чего так ждал,
Все потерял, что так искал,
Поднялся в небо и упал...
А. Романов, “Кто виноват”
Санька был настойчив. Его звонок раздался сразу, как только я вернулся домой. Мои просьбы дать мне поесть и поспать были встречены пренебрежительной усмешкой. Санька заявил, что обедать уже поздно, а ужинать рано; а что касается сна, то он, Санька, последний раз спал днем в младшей группе детского сада. На что я совершенно справедливо заметил, что в детский сад мы ходили вместе, и спал он как миленький и в средней, и в старшей, и даже в подготовительной группе. Санька сказал, чтобы я приходил, а не занимался пустой болтовней и сказками. И я пришел.
Санькина сестра Саша, совершенно замечательная девушка, накормила меня совершенно замечательным грибным супом. Принимая у нее тарелку, до краев наполненную дымящимся ароматным варевом, я спросил, не помирился ли Санька с Машей и не очень ли он из-за нее переживает.
– Не очень, – крикнул тот из комнаты. – Я все слышу.
– Я думал, ты уже остыл...
– Конечно, я уже остыл. Мои слова “ненавижу” были, конечно, преувеличенными. Ненавидеть можно сильного. А как можно серьезно относится к человеку, который мог такое сказать? Ненависти нет. Просто презираю. И не будем больше об этом.
И он принялся излагать свои соображения по поводу кассеты. А я принялся за суп.
– Я сегодня весь день сижу и думаю, – сказал он. – В тупик мы зашли? С кассетой?
– Угу, – ответил я.
– И что делать дальше, мы не знаем?
– Угу...
– Вот я и думаю: надо нам устроить мозговой штурм. То есть, надо сесть всем вместе (сейчас еще Генка подойдет, я ему тоже позвонил), ну вот, сесть и все еще раз хорошенько пройти. Все с самого начала, понимаешь? И обсуждать все идеи, которые приходят в голову. Даже самые бестолковые на первый взгляд. Это называется мозговой штурм. Ты готов?
– Угу...
– Да что ты все “угу” да “угу”! Не можешь ответить по-человечески?
– Ем я, между прочим, – ответил я несколько обиженно. – Вот сейчас доем, еще добавки попрошу.
– Это пожалуйста. Только давай быстрей. У меня, понимаешь, что-то вертится в голове, а поймать я никак не могу.
– А ты давай, начинай, по порядку-то. Ты мне есть не мешаешь.
– Да? Спасибо. Тогда начну. Начать надо с пятницы?
– Угу.
– Ну да. Началось с того, что кто-то из них заметил магнитофон. Или микрофон, скорее всего, потому что магнитофон был в шкафу. Но вслух он этого не сказал, иначе бы это на кассете было. Кто это был – мы не знаем. Это мог быть кто-то из остававшихся на “закрытое совещание”: завуч, историчка, биологичка и Мария Ивановна.
– Или это мог быть кто-то, видевший, как я включал магнитофон, – добавил я сквозь суп. – И тогда это мог быть любой участник педсовета.
– По-моему, ты все-таки включил его незаметно. Но можно и расширить круг. Ладно, дальше: мы сидим в столовой, а кто-то в это время вставляет спичку в замок. Это произошло на перемене: предыдущий класс уже ушел, а следующий еще не пришел. Так? И в это время кто-то вставляет спичку. Очевидно, что это как раз тот человек, который заметил микрофон. Ему надо, чтобы мы не забрали кассету сразу. Сам он сейчас не может ее забрать – у него нет ключа от шкафчика. Он попытается что-то предпринять в выходные или... или подготовиться к понедельнику. Так? Пока все верно?
– Пока ничего нового.
– Ну, это понятно. Ничего, сейчас что-то будет. Так, кто мог вставить спичку? Руководствуясь показаниями свидетелей, а именно двух восьмиклассниц, подметавших пол на четвертом этаже, а также шестиклассников, мы пришли к выводу, что спичку вставила завуч. На девяносто пять процентов.
– С половиной, – подсказал я.
– Чего с половиной?
– Процентов девяносто пять с половиной.
– Идиот, – заметил Санька бесстрастно. – Потом, как мы выяснили, кто-то пытался открыть дверь, то есть вытащить спичку, и при этом сломал ноготь. Очевидно, что это было уже на следующем уроке, а не на перемене, потому что на перемене этим занимались только мальчишки. Почему кто-то хотел открыть дверь? Он мог вспомнить, что Тома забыла в кабинете сумку, в которой ключи от шкафчика. То есть этот кто-то должен был присутствовать на педсовете. Согласно показаниям свидетеля – выгнанного с математики Черных... или Черныха, как правильно?
– Черных, наверно...
– Почему?! Он же не девочка! Должно склоняться!
– Вряд ли. Хотя возможно. Надо у Томы спросить.
– Ну так вот, по показаниям этого Черных (а ты чувствуешь, как это не по-русски: “этого Черных”? а все потому что по-русски мужская фамилия с согласной в конце должна склоняться!), итак, это могли быть англичанка или географичка, хотя ногти, по твоему утверждению, целы у обеих...
– ...А так же это могла быть завуч.
– А завуч-то откуда? Она уже воткнула спичку, она уже должна успокоиться, ну, на время, естественно. До того момента, когда нужно будет выкрасть кассету из класса. А тогда она уже выиграла время, уже переключилась на перевоспитывание непослушных семиклассниц: вспомни, Черных говорил, что она вызывала на ковер эту самую Леночку... Ну, хорошо. Дальше – выходные. Двое бандитов пытались взломать дверь, но мы с тобой их напугали, и они убежали. С тех пор мы их не видели, и кто они такие, не знаем. Так, а дальше был понедельник...
Тут как раз пришел Генка.
– Чем это вы занимаетесь? – спросил он, с интересом рассматривая мою пустую тарелку.
– У нас мозговой штурм, – сказал я. – Что штурмуем – пока не понятно.
– Мы ищем выход из тупика, – объяснил Санька. – Ты хочешь выйти из тупика?
Генка почесал в затылке.
– Генка, обедать будешь? – крикнула из кухни Санькина сестра.
– Буду, – скромно ответил Генка. И тихо добавил, радостно потирая ладоши: – Сейчас супцу навернем!.. А что такое “мозговой штурм”?
– Это когда для разгадки разрешается выдвигать самые нелепые, непоследовательные, просто глупые предположения. Все, что приходит в голову. Главное – как можно больше.
Генке идея понравилась.
– Это все географичка, – начал он. – Видели, какая у нее улыбка хищная? Она обиделась на Саню, что он сказал, что он в ней разочаровался, и решила отомстить Томе. “Дай, – думает, – вытащу кассету, а отдам, только если они все извинятся”. Пошла, поковырялась в замке, и у нее ноготь сломался. Тогда она испугалась, что ее подозревать будут, изловила англичанку, хилую-дохлую, как вцепится в нее своими клешнями, и, в общем, заставила ее прогуляться до учительской, чтобы Черных это видел, а потом ноготь ей отстригла, чтобы мы подумали, что это она. А сама свой палец опустила в специальный раствор, и у нее ноготь новый отрос. А англичанка подсмотрела и тоже в этот раствор ноготь опустила, то есть палец. И у нее тоже новый ноготь вырос. Пуще прежнего.
– Был бы пуще прежнего – мы бы заметили, – возразил Санька. Он, должно быть, подошел к Генкиной версии с точки зрения формальной логики, а с точки зрения формальной логики только последнее предположение и хромало.
– Ну, такой же, – согласился Генка, и теперь Саньке нечего было возразить.
– Какое у тебя, Васильков, несерьезное отношение к происходящему, – произнес Санька голосом Марии Ивановны. – Ой, тяжело тебе в жизни придется. Ой, тяжело!
– Ты же говорил, что любые версии годятся, даже глупые.
– Ну, хорошо, что ты сознался. Пойми, мы должны найти какую-то связь между двумя концами этой истории. Первый – это спичка, и второй – это Юрик. Другими словами, кто знал о кассете, и кто ее украл. Понимаешь?
Генка задумался.
– Понимаете, – говорил Саня, – могут быть какие-то вещи, которые связывают эти два конца, но которых мы почему-то не замечаем. Какие-то, допустим, совпадения...
– Да тут сколько угодно совпадений, – сказал я. – Совпадение, что кто-то увидел микрофон. Совпадение, что в субботу мы проиграли игру, как раз когда пришли эти двое. Иначе бы они сломали дверь без нас! Совпадение, что мы пошли в понедельник к Сергею. Если бы пошли ко мне, например, то они не смогли бы подсмотреть в окно. У меня ведь окна в парк выходят. Еще совпадение, что кассета у Сергея не осталась! Совпадение, что Ваня один через парк шел. Разве не достаточно?
– Ну, я тебе могу по всем пунктам возразить, – ответил Санька. – Ну да, то, что у Сергея магнитофон не пишет – это совпадение. Это им повезло. Но все остальное – тут можно не соглашаться. Понимаешь, я не про это спрашивал. Какие-то совпадения другие... Ну, другого уровня.
– Совпадение, что в тот день подсолнечное масло давали, – предположил Генка.
– Совпадение, что мы в столовой сидели, а не у класса, – сказал я. – А англичанка в тот день какая-то взволнованная была, еще до педсовета.
– А завуч с математики Леночку вызывала, – продолжал Генка. – Которая свидетельница. Ну, то есть, тогда она еще не была свидетельницей... И географичка за журналом ходила.
– А в понедельник вместо алгебры литература была, – сказал я. – А алгебра теперь по четвергам будет. Зачем они расписание изменили?
– Стойте, – сказал Санька.
Вы знаете, как происходит рождение мысли? Я – нет. Какая невидимая сила направляет мозг к ответу, столько дней остававшемуся недосягаемым? Является ли это рождение естественным следствием напряженной работы мозга, или приходит откуда-то еще? Можно ли найти ответ простым перебором множества комбинаций, или все-таки в какой-то момент неведомый ключик открывает неведомую дверцу?
(1) Всю жизнь искал ту, которая меня полюбит, как я - тебя. А.Александер, “Анна (Иди с ним)”
