[26.11.1991. *** Госбанк СССР установил новые курсы иностранных валют. Официальный курс – 0,57 руб. за один доллар США. Коммерческий курс – 1,71 руб. Туристский курс – 47 руб. Котировка на валютной бирже Госбанка СССР – 110 руб. Эксперты ожидают дальнейшего падения курса рубля на бирже, о чем свидетельствуют безлимитные заявки на покупку валюты – т.е. банки и их клиенты готовы покупать доллары по любой цене. *** ООН в очередной раз оказалась на грани банкротства. Различные страны, в том числе СССР и США, задолжали ей почти миллиард долларов. *** В Москве +3°С.]
На следующий день Оля пришла в школу с фотоаппаратом. Я сам ее об этом попросил. Вчера Хохол и Вершок потребовали от Федькина и от самой Оли, чтобы они завтра же принесли фотографии. А Санька сказал, что видел в школе не только Хохла с Вершком, но и еще каких-то незнакомых личностей. Возможно, эти неизвестные связаны с похищением кассеты, в этом случае мы их сегодня не увидим; но возможно, что их интересует то же, что и Хохла с Вершком, и тогда сегодня они могут появиться снова. Возможно даже, что они опять хотят отредактировать федькинскую “молнию” (так как Федькин уже успел выпустить “молнию”, повествующую о загадочном исчезновении предыдущей “молнии”). А так как этих парней мы видели впервые, то хорошо бы иметь их фотографии. Чем больше мы будем знать о наших противниках, тем лучше.
А еще мне очень хотелось бы заснять на пленку, как Федькин отдает им фотографии. Конечно, мы могли собраться все вместе и указать на дверь этим приятелям; но глупо было бы думать, что они на этом остановятся. Ясно, что они найдут способ встретить Федькина и Олю вне пределов школы, и нас рядом уже не будет.
А на первой перемене мы приступили к допросу свидетелей похищения кассеты. Поспорив немного для порядка, мы доверили эту процедуру Саньке как главному логику и психологу класса. Санька долго пытался напустить на себя вид, позволивший бы любому определить в нем опытного и мудрого сыщика, которого не сможет ввести в заблуждение даже самый матерый рецидивист, а не то что какой-то испуганный свидетель-девятиклассник. В результате на его лице появилась кривоватая полуусмешка, а один глаз слегка прищурился, словно следователь вовсе и не собирался погрязнуть в формальностях, а без лишних проволочек подготовил уже утюг, щипцы и жбан с ледяной водой. В таком виде он и предстал перед первым свидетелем, которого показал нам Ваня. Свидетель оказался невысоким крепеньким пареньком, со стрижкой бобриком и удивленными глазами, в которых навсегда, казалось, застыл риторический вопрос: “А чо такое?”. Выяснилось, что зовут его Костя Паршин и учится он в девятом “А”.
– Ну и о чем ты нам поведаешь, любезнейший? – начал Санька вполне интеллигентно, намереваясь, вероятно, вначале расположить свидетеля к себе, внушить ему доверие и симпатию и вызвать на откровенность.
– А чо? – спросил Паршин, и его удивленные глаза стали еще более удивленными. Просто-таки изумленными. Тут он увидел Ваню, и его взгляд сразу как-то потускнел.
– Ну как чо? – всплеснул руками Санька, и его интеллигентность начала на глазах испаряться. – Идешь через парк, навстречу тебе человек, на него нападают, отбирают... в общем, отбирают ценную вещь и убегают. А что делаешь ты? Нет, ты мне скажи: а ты что делаешь в это время?
Мне пришлось незаметно подтолкнуть Саньку локтем, чтобы напомнить ему, что для нас все-таки важно узнать, кто напал на Ваню, а не разбираться в человеческих качествах невольного свидетеля нападения или выяснять, какие чувства в нем боролись и что вообще происходило в его голове, душе и еще не знаю где. Санька отмахнулся и продолжил все-таки более миролюбиво:
– Ну ладно, рассказывай, как все было. Ты куда шел?
– Ну, через парк... А что случилось-то? Я не понял, я думал, это так, шутка...
– Нет, ну нормальная шутка, да?! – снова закипятился Санька. – Человека толкают на скамейку, надевают на голову мешок... Нам что, по десять лет, чтобы в “Зарницу” играть? Ну, говори, куда ты шел?
– Это что, допрос?
– А ты еще не понял? – воскликнул Санька, оскорбленный до глубины души таким непониманием серьезности происходящего и такой вульгарной неспособностью оценить его чисто сыщицкий, насквозь пронзающий взгляд с хитроватым прищуром для маскировки. – Хватит болтать, у нас мало времени! Ну, куда ты шел, Паршин?
– Да к другану одному, через парк. А он вот...
-...Ваня.
-...Да, Ваня, он навстречу мне. Я прошел мимо, еще чуть-чуть, и услышал сзади шум. Я обернулся и увидел, как его толкнули на скамейку. Я и мешок-то не сразу заметил. И они почти тут же убежали. Там такая тропинка есть, в сторону...
– И что дальше?
– Дальше? Ну, я дальше пошел...
Немой укор в Санькиных глазах сменялся сверкающим, гневным осуждением. Ну да, Паршин оказался не суперменом. Он не бросился на выручку Ване, не раскидал бандитов одной левой, он даже не стал звать на помощь... он просто пошел своей дорогой. А как поступил бы каждый из нас? Вот проблема: пока сам не окажешься в такой ситуации, не можешь дать себе до конца честного ответа.
– Сколько их было, нападавших?
– Четверо.
Да, четверо – это не двое и не трое. Если – гипотетически – против двух, то это все равно большое превосходство. Ввязываться в такой бой, да еще без приглашения, не зная подоплеки... И все-таки этот мальчишка мог хотя бы помочь Ване развязать мешок... Санька думал о том же, и это мешало ему дойти до главного вопроса. Но наконец-таки он до него дошел.
– И ты их знаешь?
– Не знаю, но одного я уже видел.
Синяя птица удачи мелькнула где-то за окном. Это ощутили, это краешком глаза увидели все – и я, и Санька, и Ваня с Веней. Мы впились глазами в Паршина...
– Ну, и кто же он? – спросил Санька, не скрывая нетерпения.
– Он из 1190-й школы. Длинный такой.
– Точно, ты уверен? Откуда ты знаешь, что он из 1190-й? – От близости успеха у Саньки засверкали глаза, но он все-таки не хотел обмануться.
– Я помню, он в прошлом году в баскетбол играл за сборную против наших. Длинный такой и худой.
– Из какого класса?
– Десятый, наверно, или одиннадцатый.
Санька выдохнул. Это была неслыханная удача. Впрочем, по сравнению со вчерашней неслыханной неудачей эта удача была, конечно, довольно посредственной, но она была первой – и такой необходимой. Почувствовав, что Санька может потерять темп, я перехватил инициативу:
– А остальные?
– Нет, других я не знаю.
– Ну, а как они выглядели?
– Да я ведь не разглядел толком. Я только обернулся и дальше пошел.
– Ну, а если мы тебе их фотографию покажем, узнаешь?
– Попробую. Смотря какая фотография. Одного-то я точно уже видел...
– Блондин, – напомнил Санька.
– Да, а блондина среди них не было? – спросил я. – В серой куртке?
– Не знаю, они в шапках были. А в серой куртке тот парень был, которого я раньше видел. Но он не блондин, кажется. Может, еще одна серая куртка была...
– Ты не видел, где они прятались? Ваня ведь прошел мимо них, если они сзади напали.
– Не знаю... Там елки стоят вдоль дороги, может, за ними...
– А кто еще шел в это время по дороге?
– Девчонка одна из нашей школы, она навстречу шла, перед Ваней. Ну, она класса из шестого или седьмого, такая, накрашенная всегда ходит. Я покажу вам ее, если надо.
– А еще?
– Еще?.. Не помню...
– Старушка?
– Да, точно, какая-то старушка шла передо мной. Но я ее не знаю.
– Ну, хорошо, – заключил Санька, поняв, что и я исчерпал свои вопросы. – Мы найдем фотографии и в четверг тебе их покажем. А если не найдем... тогда вместе пойдем в 1190-ю школу и будем их там искать.
– Ну, я не знаю...
– Я знаю, – отрезал Санька.
Успех был несомненный. Паршин ведь мог не знать никого из нападавших, или знать, но промолчать. 1190-я школа – соседняя, мы там со многими знакомы – значит, искать будет легче. В баскетбол мы с ними, действительно, играли часто: их Борис Алексеевич и наш Сергей Никитич были в приятельских отношениях. Но кто же это мог быть из их команды? На биологии я начал вспоминать всех, кого знал из 1190-й школы, и так увлекся, что совершенно не слышал, о чем говорила биологичка.
– Что я сейчас сказала? – грозно спросила она, заметив, что я смотрю в окно.
– Извините, я прослушал. – Меньше всего мне хотелось сейчас выяснять отношения с биологичкой. Она и так уже сбила меня с мысли.
– Метелкин, вам дали срока исправиться до вторая четверть пока не кончится! Остался месяц. Ты думаешь, это много? Это мало! Надо уже думать пора о своем будущем! Метелкин, ты почему опять в окно смотришь?
– Я к вам ухом повернулся, – ответил я. – У меня правое ухо лучше слышит.
– Быстро иди к завучу и объясни свое поведение! – Биологичка села на свое место и вытерла платком лоб.
Я дошел до двери, припадая всем телом на одну ногу в надежде на сочувственный взгляд Наташи или хотя бы кого-нибудь из слабой половины десятого “В”, вышел из кабинета и остановился в раздумье. Идти к завучу не хотелось. Ну о чем мне с ней разговаривать? А не идти – биологичка нажалуется, и новые проблемы не только для меня, но и для Томы. Если бы кассета была у нас, мы могли бы позволить себе продолжать в том же духе, что и до педсовета. Но ее нет, и как нам себя вести? Стать послушными отличниками? Но судя по тому, что мы услышали на кассете, нам не дадут этого сделать. В те минуты, когда я всерьез задумывался о том, что теперь будет, мне становилось не по себе.
Так идти или не идти? А вдруг она сейчас на уроке? Тогда можно будет сказать, что не нашел. А самому пойти погулять по школе, посмотреть, не пришел ли кто-нибудь за фотографиями...
Или нет! Пойти сейчас к завучу и рассмотреть ее ногти! В разговоре один на один это сделать гораздо проще, а когда еще найдется повод?
Санька говорит, что ноготь и спичка не имеют друг к другу никакого отношения. И остальные его поддерживают. Конечно, есть множество других причин, по которым у женщины мог сломаться ноготь. И все-таки... Наверно, даже узнав, чей это ноготь, мы далеко вперед не продвинемся. Но вдруг что-нибудь получится? В общем, что-то подталкивало меня к кабинету завуча, и я решился.
Завуч была на месте.
– Здравствуйте, Лидия Васильевна, – сказал я. – Я смотрел в окно на уроке биологии.
Завуч сняла очки.
– Ты что, совсем сдурел? – поинтересовалась она.
– Нет, – ответил я, рассматривая ее руки, – просто Ирина Владимировна попросила меня проинформировать вас об этом. – А ногти у нее были короткие, и без всяких признаков лака. Должно быть, она их всё воскресенье растворителем оттирала.
– Я с вашим классом разбираться больше не хочу. Если на вас и педсовет не действует, то я других мер не знаю. Ну, еще месяц потерплю уж как-нибудь.
Хорошего настроения ее слова не добавили. Так же, как и слова Саньки, который заявил на следующей перемене, что он как-то не припоминает, чтобы у Лидии Васильевны когда-нибудь были ярко-красные ногти.
– А если и были, – добавил он, – нам это ничего не даст. Ну да, пусть она вставила спичку в замок. Ну да, значит, она знала о кассете. Но ее украли какие-то парни из 1190-й школы, а вовсе не завуч. Там и надо искать.
Я не стал спорить: кажется, Санька был прав.
Всю вторую перемену Ваня бегал по школе, выискивая вторую свидетельницу, а мы с Санькой тем временем ожидали прихода Вершка, Хохла или еще кого-нибудь. На первом этаже в холле сидели двое каких-то парней, которые к нашей школе никакого отношения не имели. Они и из школьного возраста уже давно выросли. Вообще, в последнее время школа превратилась в какой-то проходной двор. Дежурные постоянно сидели на первом этаже, пропускали для этого уроки, а вся их деятельность сводилась к тому, чтобы открывать дверь, если кто-то приходил, и запирать ее обратно на щеколду.
Санька побежал за Олей, а я принялся рассматривать этих двоих, усиленно делая вид, что меня интересует стенд информации дошкольной гимназии. Одного из них я где-то уже видел, но где – как назло не мог вспомнить.
Санька, приведя Олю с фотоаппаратом, тут же придумал, как их снять. Мы с ним повернулись к гостям спиной, скривили рожи, и Оля сверкнула вспышкой. Чуть ли не в первый раз в жизни я мог не беспокоиться насчет красных глаз. Судя по всему, я вообще не попал в кадр.
Эти двое, вроде бы, не должны были ни о чем догадаться. Поэтому когда один из них окликнул меня, я ощутил сладковатый холодок где-то внутри.
– Сколько времени? – спросил он.
– Десять минут одиннадцатого, – ответил Санька, даже не взглянув на часы. – Урок через пять минут начнется, не опоздайте.
– А медсестра во сколько приходит? – продолжал незнакомец, не обращая никакого внимания на подколку.
– Медсестра? По-моему, в десять... Может быть, она уже пришла.
– А мы ее тут ждем. – С этими словами они поднялись со скамейки и направились к лестнице.
Я задумчиво посмотрел им вслед.
– Скоро мы будем фотографировать родителей первоклашек, – пробурчал Санька. – Они здесь тоже часто сидят на лавочках.
– Слушай, ты все время меня критикуешь! – возмутился я. – Но я действую, а ты только ходишь за мной следом и стонешь: это не так, это неправильно, это не нужно! Что ты предлагаешь? Сидеть и ждать, пока придут какие-то мальчики и предложат кассету в обмен на сто рублей? Так вот, они могут и не прийти. Мы сами должны их найти и объяснить им, что они поступили нехорошо. Или ты, может быть, думаешь, что кто-нибудь нам объяснит, как подделывали протоколы и кто это делал? Этого не будет! Мы сами должны искать, а не канючить!
– Остынь, – сказал Санька. Он всегда делался невозмутимым, когда кто-то рядом выходил из себя. – Разве мы сидим на месте? Мы уже узнали, что грабители из 1190-й школы. Сейчас поговорим со второй свидетельницей – еще что-нибудь узнаем. Потом поищем фотографии баскетбольной сборной. Одним словом, раскрутим постепенно. И с протоколами разберемся. А вот в данный момент мы чем занимаемся? Ты можешь сказать?
– Вершок и Хохол должны сегодня прийти за фотографиями, – терпеливо начал объяснять я. – Возможно, с ними будет кто-то еще, кого мы не знаем. Возможно, не из их школы. Нам ведь необходимо знать, кто еще заинтересован в протоколах, кроме компании Резеды! Так вот, в данный момент мы занимаемся поиском этих заинтересованных.
– А эти двое чем тебя привлекли? Они похожи на школьников?
– Не знаю. Отстань.
– Они пришли покадриться к медсестре, – продолжал добивать меня Санька. – Медсестра у нас, Нина, девушка молодая, привлекательная. Они и не знают, что их уже сфотографировали и включили в досье.
– Ты что так на меня взъелся? – спросил я.
– Не знаю, – ответил Санька. – Те ерундой занимаешься. Хотя, кто его знает... А медсестра, кстати, сегодня в школе? Мне кажется, она бывает только в понедельник, среду и пятницу...
– Это зубной так работает, – возразил я. – А медсестра бывает каждый день. (Медсестра Нина работала и в медицинском кабинете, и в стоматологическом).
Прозвенел звонок, мы отправились на математику. Ваня встретил нас у кабинета и сообщил, что свидетельницу пока не нашел. Мы несильно расстроились: Паршин рассказал нам очень много, и день уже прошел не зря.
Вершок с Хохлом в тот день так и не появились. А вот свидетельница нашлась на пятой перемене. Все объяснялось просто: она училась во вторую смену. Звали ее Лена Проценко. Она училась в седьмом “Б”, хотя выглядела старше седьмого класса, возможно, благодаря своему вызывающему виду. Ну, такие девочки есть в каждом классе.
– Чего вы хотите? – спросила она, искоса глядя на Саньку.
– Мы хотим, – строго ответил он, – чтобы ты нам рассказала, что вчера произошло в парке.
– А что вчера произошло в парке?
– Ты шла по дороге, а сзади тебя шел наш одноклассник – вот этот. – (Он указал на Ваню). – И на него напали какие-то люди.
– Ах да... Только я почти ничего не видела. Я ведь впереди шла.
– Но ты обернулась, когда шум услышала?
– Ну да. Там было четыре парня.
– Ты их знаешь?
– Нет. Кажется, одного видела когда-то... Длинный такой...
– Вот, вспоминай, когда и где ты его видела.
– Не помню... Кажется, он из соседней школы.
– Из 1190-й?
– По-моему, да.
Сверкнула вспышка, и тут же послышалось довольное хихиканье Оли и Маши. Должно быть, Оле совсем некуда девать пленку... Санька даже не обернулся.
– А откуда ты знаешь людей из других школ?
– Да я вообще в районе многих знаю, – скромно ответила Лена.
– А этого?
– Не помню... По-моему, видела как-то раз.
– Где?
– Да не помню я! Разве всех можно запомнить?
– Всех нельзя, – согласился Санька. – Можешь описать его внешность?
– Не знаю... Роста высокого... Я вообще-то, не умею описывать. Вот ты меня можешь описать?
– На вид – лет тринадцать, рост – метр пятьдесят, волосы осветленные, вьющиеся, до плеч, нос маленький, курносый, губы тонкие, глаза большие, серые...
“И глупые”, – подумал я.
– ... Белая блузка, джинсовая юбка, – продолжал Санька, – походка прямая, голос высокий. Схема понятна?
– Ну, – сказала Лена, – если бы он здесь стоял, я бы тоже его так описала. Но я ведь только оглянулась...
– Если бы он тут стоял, – объяснил Санька, – ты бы нам не понадобилась. На фотографии его узнаешь?
– Попробую...
– А кого ты вообще знаешь из 1190-й школы? – спросил я.
– Проверяете? – обиделась Лена. – Я многих знаю.
– Ну, например?
– Ну, Хайра, например. – Да, Хайра я тоже знал. Личность это была весьма запоминающаяся благодаря своему внешнему виду: его волосы росли и вверх, и вбок, и назад – во все стороны, и при этом он принципиально не стригся.
– Кто это – Хайр? – спросил меня Санька.
– Ну, помнишь, такой волосатый, как Брайан Мэй...
– А, все, вспомнил. Так, а кто еще мог видеть, как на Ваню напали?
– Еще... А, один парень шел мне навстречу, из девятого класса.
– Ты его знаешь?
– Нет, не знаю, но показать могу.
– Ясно. А еще кто?
– Еще? По-моему, больше никого.
– А старушка?
– А разве была какая-то старушка? Я что-то не помню. Хотя, может быть... Но я ее не запомнила.
– А блондина среди этих четырех не было? – спросил я. – В серой куртке?
– Блондина?.. Вообще-то, они в шапках были. В серой куртке кто-то был, но я его волос не видела.
– Ну ладно, – сказал Санька. – Спасибо за интервью. Если надумаешь покинуть город, поставь нас в известность.
Не требовалось много внимания, чтобы заметить, что показания свидетелей совпадали во всем. Таким образом, с Леной можно было вообще не разговаривать – ничего нового мы от нее не узнали. Но следствие есть следствие – не все ведь продвигаться вперед.
– Следствие есть следствие, – сказал Санька на истории. – Если бы все было так просто, мы бы давно их всех переловили.
– Может быть, Лена не того парня знает, которого знает Паршин, – добавил я. – Надо найти как можно больше фотографий.
Краткий опрос шестиклассников по поводу спички в замке ничего не дал. Выяснилось, что у шестого “А” был урок в нашем кабинете сразу после окончания педсовета. Его провела Роза Мефодьевна. Она закрыла кабинет и оставила ключ в учительской. А шестой “Б”, у которого должен был быть следующий урок, пришел уже после звонка, потому что их задержала географичка. Их учительница литературы Инна Вячеславовна не смогла открыть дверь – спичка уже была в замке. И им пришлось искать другой кабинет. Кто мог вставить спичку в краткий промежуток времени между уходом одного и приходом другого класса – оставалось загадкой.
После школы мы с Санькой отправились к Оле – искать фотографии. Странно, но до этого я у нее никогда дома не был, хотя вместе мы учились с первого класса. Оля была очень скромной и застенчивой. Фотография была ее главным увлечением. Сначала она снимала природу, потом город, а потом увлеклась спортивным репортажем. “А что тебя привлекает в спорте? – спрашивал как-то я, пытаясь разговорить неразговорчивую Олю. – Экспрессия, жажда борьбы, неожиданные ракурсы?” “Выдержка короче”, – ответила Оля. “То есть обилие ситуаций, которые не встречаются в обычной жизни? – продолжал я. – Какие-то необычные сюжеты, трагические и комические, и вообще вся драматургия спорта?..” “Выдержка короче”, – повторила Оля и была такова. “Я тебе скажу, что ее привлекает в спорте, – сказал мне потом Санька. – В спорте ее привлекает Сергей Сиротченко. Недаром она ни одного нашего матча не пропускает”.
Оказалось, что у Оли есть чудный спаниель, которого она очень любит. Войдя вместе с нами в квартиру, она тут же принялась ласкать бросившуюся навстречу собаку, приговаривая: “Джуля, собачка моя любимая, ты мой славный пёсик, ты моя ласковая...” “Ну ладно, – говорили большие грустные глаза спаниеля, – это все лирика, а есть-то дадут?”
Оля выложила перед нами все папки и альбомы со спортивными фотографиями, и мы принялись за работу. Баскетбольная сборная 1190-й школы никак не попадалась, зато масса снимков из нашей спортивной истории уводила в воспоминания и отвлекала от дела.
– Посмотри, сколько здесь Сергея, – шепнул мне Санька. – Я же тебе говорю, она на него неровно дышит.
Я рассматривал давнюю фотографию, где мы с Санькой и Сергеем стояли под стендом с заголовком “Будь готов к труду и обороне” и фотографиями значкистов. Нас троих тогда только-только вывесили на стенде, и мы решили сфотографироваться со своими фотографиями.
– Какой же это класс? – потер лоб я. – Пятый? Шестой?
– Не помню, – проговорил Санька. – А какой корень в слове “оборона”?
– А причем здесь оборона?
– Ну вот же написано: “будь готов к труду и обороне”! А корень – “борон”?
В последнее время у каждого из нас в голове завелся микропроцессор с сокращенным набором команд. RISC-процессор, фактически. Он умел вычленять из слова корень, выбрасывать из него первое о и заменять второе на а. А наличие хорошей тактовой частоты могло повысить успеваемость по литературе.
– Брань, – пробормотал Санька. – Поле брани, – проговорил Санька. – Оборона – брань, – сказал Санька. – Брань и оборона – одного корня! – закричал Санька. И от радости он захлопал руками по своим коленям, а потом, как бы делясь своей радостью, и по моим, причем я тоже закричал, но только не от радости. – Ой, а я думал, у тебя коленка уже прошла, – объяснил Саня, виновато улыбаясь. – Не стоило тебе все-таки в субботу в футбол бегать, – добавил он. – Но ты представляешь: оборона и брань – одного корня! Подумать только!
И он снова начал перебирать фотографии, должно быть, надеясь найти там еще какие-нибудь однокоренные слова. Ну или хотя бы баскетбольную сборную 1190-й школы.
– Зачем тебе столько пятерок? – поинтересовался я. – Если все твои пятерки по литературе сложить с твоими двойками по геометрии, биологии и физике и вывести среднее, то получится четыре с половиной.
– А это не мне, – ответил довольный Санька. – Это Маше. Я ей эти слова подарю. А то она за последнее сочинение четыре получила по грамотности. “Мнгновение” написала.
– Мнгновение?
– Мнгновение. Переклинило ее.
– И Тома за одну ошибку четыре поставила?!
– Конечно. А так и надо. На вступительных в вузы так же будет... Так что эти слова – для Маши. Наверно, она обрадуется.
И Санька снова углубился в фотографии.
– Ты добрый, – сказала Оля, глядя на Саньку с нежностью. – А Сергей – очень серьезный. И строгий... Жесткий...
– А причем здесь Сергей? – спросил Санька, подмигнув мне украдкой. Оля только пожала плечами.
Чуть позже пришел Генка. Он светился как прожектор перестройки.
– Ты что, контрольную по алгебре переписал? – спросил Санька с плохо скрываемым подозрением.
– Какая контрольная! – поморщился Генка. – Если бы вы знали!.. Нам Ирина, пионервожатая, предложила... или не пионервожатая – как это теперь называется? – Я тоже не знал, как теперь называется пионервожатая, но мы поняли, о ком речь. – Она нам с Сергеем предложила устроить концерт к Новому Году! Представляете, что это значит?
– Что тебя не выгонят из школы? – предположил Санька.
– Да это все пустяки... Это значит, что у нас практически будет своя группа! Нам и время выделяется для репетиций в актовом зале. И там ударная установка есть настоящая!
– С чего бы это?
– Не знаю. Может, им надоело дискотеки устраивать? Хотя, с дискотеками возни меньше... А может, это ей Тома посоветовала? Они ведь с Ириной хорошо друг к другу относятся...
– Так это Тома ей рассказала, что вы на гитаре играете здорово?
– А кто еще? Помните, мы осенью в поход ходили, и Томе понравилось, как мы играем? А мы ей еще тогда говорили, что хотим группу создать, да все никак не получается. Значит, действительно, Тома ей подсказала...
– Интересно, как Ирина всех остальных не побоялась, – заметил Санька. – Сейчас все должны бы от нас, наоборот, шарахаться.
– Вы уж ее не подведите, – добавил я.
– Да что ты! Мы такое запилим... Мы уже с ней обговорили, что всякие там диско, техно и прочую лабуду играть не будем. Только хорошая музыка. Правда, нас пока только двое... Из вас кто-нибудь за ударной установкой сидел?
Мы развели руками.
– Ничего, будем искать.
Думать о чем-нибудь другом в этот день Генка уже не мог, и поэтому когда мы предложили ему поискать загадочного блондина на Олиных фотографиях, он не проявил особого энтузиазма. Пришлось Саньке напомнить ему, что если кассета не будет найдена, то этот новогодний концерт может стать последним для Генки мероприятием в рамках родной школы. И Генка нехотя принялся рассматривать фотографии.
Блондина он так и не смог найти, а вот баскетбольная сборная 1190-й школы нашлась. Да еще такой хороший снимок: вся команда стоит в шеренгу во время приветствия. Оля сделала его как раз когда мы последний раз с ними играли – весной этого года. Удача продолжала сопутствовать нам.
А потом мы с Генкой отправились к его приятелю – тому самому, который учился в трехэтажной 966-й школе. Генка всю дорогу рассказывал, какая классная у них будет группа, какой они концерт потрясающий устроят, и как все будет здоровско.
– Мы бы и тебя в группу взяли, – сказал он, – но ты ведь ничего делать не умеешь... Вот гитару твою мы возьмем, если дашь. Это точно.
Мама приятеля пожурила Генку за то, что он редко появляется, и сообщила, что сын играет в футбол. Он, как сказал Генка, занимался этим все время, свободное от игры на компьютере, который был у его лучшего друга.
– А где его искать? – спросил Генка.
– У них тут три “точки”: либо у школы, либо на коробке через улицу, либо в соседнем дворе. Может, чаю попьете?
Генка вежливо отказался, и мы направились на поиски. У школы его не было, а вот в соседнем дворе какие-то ребята гоняли мяч.
– Вот он, – сказал Генка. Про себя я отметил, что и мы когда-то начинали с дворовой поляны, но наша все-таки отличалась от этой отсутствием кое-каких ярких особенностей. Во-первых, наша поляна не шла под откос, причем откос этот не заканчивался дорогой, по которой ходили троллейбусы. Во-вторых, ее не пересекала поперек тропа, которую постоянно использовали для каких-то своих целей мирные жители. В-третьих, посреди нашей поляны отсутствовала песочница с грибом. В-четвертых, наши ворота не представляли собой детскую полукруглую лестницу, воткнутую в землю обоими концами. Во всем остальном это была самая обычная площадка для игры в футбол, не считая того, что ворота находились под углом градусов в тридцать друг к другу.
Приятель Генки не был сильно обрадован, увидев нас. Еще бы, мы ведь собирались оторвать его от игры.
– Вы у школы искали? – поинтересовался он.
– Искали, – ответил Генка.
– А на коробке?
– А на коробке – нет.
– Ну, идите еще на коробке поищите.
– А почему бы тебе, действительно, на коробку не пойти, или к школе? Разве здесь лучше?
– Да нет, просто рано еще. У школы часов в семь собираются. Вот до семи здесь поиграю, а потом к школе пойду. А на коробке – там по субботам и воскресеньям с утра. Там много народу бывает.
Как он при этом умудрялся учиться в математическом классе – я просто не мог себе представить.
– А уроки ты когда делаешь? – спросил я.
Он так посмотрел на меня, словно хотел сказать, что последний раз занимался этим скучным и бесполезным делом классе эдак в третьем.
– Понимаешь, у нас по физике и по математике такая система: кто все классные задачи раньше времени решает, тот сразу домашнее делает. Я успеваю...
– А биология, а литература, а история?
– Ну, я запоминаю, что на уроках объясняют, – скромно ответил он.
Мы перешли к делу. Впрочем, надежды с самого начала было не очень-то много, и действительно, приятель так ничего и не смог сказать о человеке в черных очках, а мои неуклюжие попытки описать физиономию второго бандита также пропали всуе. В заключение мы с Генкой зашли по одному за каждую команду и показали им, как надо играть в футбол. Правда, я один раз споткнулся о песочницу, а Генке пришлось бежать за мячом наперегонки с троллейбусом. Но это все мелочи, не так ли?
[27.11.1991. *** Обстановка в Закавказье продолжает накаляться. Разгораются столкновения на границе между Арменией и Азербайджаном. Парламент Азербайджана ликвидировал автономию Нагорного Карабаха. В Кремле состоялось заседание Госсовета СССР, в котором приняли участие президенты Муталибов и Тер-Петросян. Армения и Азербайджан находятся на грани войны. *** В Москве 0°С, сухо.]
Hа следующий день все получилось как нельзя лучше. Мы с Генкой отпросились пораньше с УПК и зашли в школу. Паршин нашел на фотографии парня, которого видел в парке. Мало того, мы разыскали Леночку, и она указала нам на это же лицо. Таким образом, одного человека мы уже знали определенно: если один свидетель и мог ошибиться, то двое – исключено. Я даже не предполагал, что все пойдет так хорошо. Впрочем, именно с этого места начинались трудности. Что делать дальше? Идти в 1190-ю школу и прижать этого парня к стенке? Или притормозить, постараться побольше узнать о нем, о его приятелях? Я посоветовался бы с Санькой, но он весь день ходил как убитый: вчера передали, что умер Фредди Меркьюри. Санька боготворил Queen и ее лидера и теперь не находил себе места. А тут еще Маша со своими шуточками: она пришла на УПК, размахивая какой-то фотографией; оказалось, что вчера она подсмотрела, как Санька беседовал со свидетельницей Леночкой, и уговорила Олю заснять этот момент. Оля сработала оперативно: уже сегодня были готовы фотографии тех двух молодых людей в холле, а также и сцена допроса Леночки. Вот с помощью этой-то фотографии, моментально изъятой у Оли, Маша и попыталась изобразить сцену ревности. В любой другой день Санька, конечно, посмеялся бы вместе со всеми, но в этой ситуации он ответил Маше что-то нелицеприятное, и она даже на какое-то время обиделась, пока мы не объяснили ей популярно, в чем дело.
Поразмыслив, мы с Генкой решили отправиться к главному тусовщику района Леше Махонину. Леша Махонин учился с нами до девятого класса, а в последнее время он вообще нигде не учился. Вместо этого он занимался более интересным делом – тусовался. И вообще, Махонин был своеобразным человеком. Как известно, все москвичи, пользующиеся метрополитеном, делятся на две категории: одни опускают пятачок и проходят через турникет, а вторые идут мимо контролеров и показывают проездной документ. Леха Махонин относился к третьей, чрезвычайно редкой категории: он проходил мимо контролера, показывая пятачок. Несмотря на возраст, Махонин принадлежал к числу людей, считающих, что видели в жизни все, а если и не видели чего-то, то только потому, что это не заслуживало их внимания. На основе этих наблюдений составилось его мировоззрение, которое сводилось к выводу, что жизнь – фигня, и нет в ней ничего такого, из-за чего следовало бы изменить этому принципу.
– Это все лажа, – сказал он, когда мы ввели его в курс дела. – Никто вас из школы не выгонит.
– Ну да, – отозвался Генка, – всех не выгонят, конечно. Только некоторых, избранных.
– Лажа, – повторил Махонин. – Они только языком чесать могут. Курить будете?
Я отрицательно покачал головой, Генка замялся, а потом кивнул. Махонин вытащил пачку Marlboro, протянул Генке, и тот с некоторым удивлением достал оттуда беломорину.
– Тебе отсюда хорошо судить, – сказал Генка, затягиваясь. – Я тоже думал – не выгонят. А потом кассету послушал. И как-то у меня сразу уверенности поубавилось.
– А если и выгонят, – продолжал Махонин. – Подумаешь... Фигня это все.
– Ну да! – удивился Генка. – Ничего себе! Что тогда делать-то?
– А чего? Погуляешь.
– Ну, а дальше?
– А чего дальше? Послужишь. Надо послужить Родине.
– Да ну! Чего там делать-то, в армии?
– Из автомата постреляешь. Из “калашника”. Плохо разве?
– Ну ладно, послужу. А потом?
– Ну, потом... Кто ж на столько загадывает?
– Нет, – убежденно заявил Генка, – мне и тут хорошо. Лучше уж я в школе останусь.
– Может, лучше и остаться, – согласился Махонин, выпуская две струи дыма из носа. – Фигня это все.
– Так чтобы в школе остаться, надо кассету найти, – напомнил я.
– Так ее уже, наверно, того, – предположил Махонин. – Затерли. Зачем она им?
– Может, они денег за нее хотят.
– Лажа. Затерли уже.
– Затереть не могли, – сказал Генка. – Сергей у нее такие штучки сломал, знаешь, маленькие? Специально, чтобы не стер никто по ошибке.
– Фигня. Вата вставляется и пишется точно также.
– Слушай, ты ведь не знаешь – затерли или нет! Вдруг нет? Надо искать.
– Может, и не затерли. Тогда они вам сами ее принесут, если денег хотят. Чего вам-то суетиться? Фигня это все.
– А если они ее уже затерли, – не сдавался Генка, – то мы должны их найти и наказать хорошенько.
– И одного мы уже знаем, – добавил я, показывая Махонину фото. – Вот этот, третий справа. Знаешь его?
– Не-а. Этого не знаю. Хотя я из этой школы многих знаю. И вот здесь, на карточке... Вот этот, волосатый – это Хайр.
– Мы знаем...
– А его все знают. Еще вот этот, слева крайний. Это Андрюха. Они с Хайром кореша большие. И вот, длинный, это Ровенский. – (Ровенского мы тоже знали). – У него еще чувиха убойная. Отпад просто, улет полный. Хотя вообще бабы – это такая лажа...
– А ты сам-то сейчас с кем тусуешься? – поинтересовался Генка.
– Я-то? А со всеми. Из этих – с Хайром, у него на лестнице всегда сидят, в бур-козла режутся. Еще у Ровенского каждый вечер кто-нибудь бывает. У него комната.
– Большая, что ли?
– Да нет, обычная. Он Светку – это чувиха его – на коленки сажает, ну и все так же друг у друга на ушах сидят. Человек пятнадцать только так набивается. Лафа.
– Ну, они-то этого парня знают, если в одной школе учатся, – заключил я. – Ты нас к ним отведешь?
– Да хоть сегодня. Только сейчас еще рано. Часам к семи подходите.
От Махонина мы направились к Саньке. Надо было решить все-таки, как действовать дальше. Отсутствие опыта расследования подобных преступлений заставляло нас тщательно продумывать каждый шаг.
– Мы сегодня уже второе подряд занятие на курсах прогуливаем, – напомнил я.
– Лажа это все, – убежденно сказал Генка. – Ты про все курсы забудешь, если кассету найдешь.
Нам открыла Санькина сестра. Сам он сидел на кровати, обхватив голову руками, а комната была наполнена музыкой последнего альбома Queen. Мы вошли и сели рядом.
– Потрясающий альбом, – говорил Саня. – Я даже не знаю, был ли у них еще такой. Если только "A Night at the Opera"... Но там они еще молодые! А здесь... Подумать только: он уже знал, что умрет, и такие песни писал! – Санька покачал головой. – Почему они мне так нравились? Да, музыка классная, это все так... Колоссальная энергия... Но главное – оптимизм, оптимизм в любой ситуации! И они себе не изменили.
– Все было красиво от начала до конца, – согласился Гена. – Ведь Queen больше не будет, я думаю. Я надеюсь...
– Неужели, чтобы все было красиво от начала до конца, надо, чтобы кто-нибудь умер? Led Zeppelin сразу вспоминается...
– ...И Doors.
– И Doors...
Мы решили оставить Саню в покое. Вряд ли он помог бы нам сегодня. Оставшееся до семи часов время мы провели у Генки за обсуждением стратегического вопроса: что делать, когда мы найдем этого парня с фотографии. Генка говорил, что надо в лоб его спросить, где кассета, а я возражал, что так делать нельзя, а надо действовать осторожнее.
– Как осторожнее? – спрашивал Генка. – Конструктивности мало. Я предлагаю сразу его спросить, где кассета. – И все начиналось сначала.
В семь мы снова были у Махонина.
– К кому идем: к Хайру или к Ровенскому? – спросил он. Мы так увлеклись обсуждением стратегии, что об этом как-то не подумали.
– К Хайру, – сказал я.
– К Ровенскому, – сказал Генка.
– Ну, чуваки, – протянул Махонин, – мы и на обе хазы можем завалиться, только это как-то не в кайф – хилять туда-сюда... Не май-месяц на улице.
– К Ровенскому, я же говорю, – повторил Генка. – Охота на чувиху его посмотреть.
– О'кей, – согласился Махонин. – Let’s go.
У Ровенского было человек десять (“Мало”, – сказал Махонин). Когда мы вошли, там в три гитары игралась “Звезда по имени Солнце”; пели все. Махонин с ходу подключился, за ним запел Генка, ну и я выглядел бы глупо, если бы молчал в одиночку. Потом Махонин отобрал у Ровенского гитару и что-то шепнул ему. Тот пробрался к нам.
– Давайте в коридор выйдем, – предложил он. – А то тут ничего не слышно будет. У вас дело? – продолжил Ровенский, закрывая дверь.
– Да... – начал я.
– Что Светланы нет? – спросил Генка.
– А ты ее разве знаешь?
– Вот, хотел познакомиться.
– У нее завтра контрольная по алгебре.
– Ясно. Значит, до другого раза.
– У нас еще одно дело, – напомнил я, доставая фото. – Вот этого парня надо найти.
Ровенский взял фотографию.
– Это когда мы с вами, что ли, играли? В прошлом году? Чуть-чуть нам тогда не повезло. У вас этот, длинный, из одиннадцатого класса... Прыгает в одну сторону, бросает в другую... Так, вот этот, рядом с Хайром? Это Юрик Акбаров, он с Хайром в одном классе учится.
– А у вас он не бывает?
– Да нет, он не тусовочный. Может, у Хайра и бывает на лестнице...
– А где он живет, не знаешь?
– Нет, он ведь не из моего класса. У Хайра спросите, вы ведь его знаете.
Махонин вовсю наяривал “Поезд в огне”. К предложению отправиться к Хайру он отнесся без энтузиазма, но мы его все-таки уломали.
– Мы еще придем, нам у вас понравилось, – сказал Генка. – Но сейчас – дела.
Хайр жил недалеко от Ровенского. Тусовочный плэйс находился между одиннадцатым и двенадцатым этажами. По лестнице здесь никто не ходил.
– Один дедуля бегом бегает с первого этажа до восемнадцатого, – объяснил Махонин. – Спорт у него такой. Но это место он на лифте объезжает.
Когда мы пришли, Хайр и еще трое играли в козла, а Андрюха окучивал в углу какую-то девицу. Конечно, здесь было не так уютно, как у Ровенского, зато оформление стен дало бы фору интерьеру любой квартиры: если на стенах и оставалось нетронутое место, то внести туда что-то свое не представлялось возможным. Традиционное “КИНО” и “ЦСКА – кони” соседствовало с оригинальным “Long hair – our pride” и “Short hair – small brain”, а также и вовсе нетривиальным “Дрон фак ю где мое пиво”. Венчалась стена потрясающей по размеру, содержанию и орфографии надписью “Янки вон из Амереки”.
Все курили, и сизый дым поднимался к потолку, клубясь в свете неяркой лампочки, пробивавшемся с верхнего этажа; а окурки бросали в маленькую консервную банку в углу. И судя по количеству бычков на полу вокруг этой банки, мы не случайно сделали их в баскетбол.
– Какие люди! – обрадовался Хайр. – И без охраны! Махоня, чего ж ты их раньше к нам не приводил? Мы с Аликом еще в четвертом классе Резеду бить ходили!
– В пятом, – уточнил Генка. – Он к Наташке приставал и к Таньке вашей.
– Точно, к Савельевой! Она, кстати, сейчас с ними тусуется. А Наташка чего делает? Что ж вы без нее? – Наташа Хайру нравилась когда-то. Ну, она всем нравилась, я уже говорил. Идем дальше.
– Она в учебе вся, - объяснил Генка. – А приятель у нее – чемпион Москвы по плаванию.
– Ну, плавание... Если бы он в баскет играл...
– Он во все играет, – заверил его Генка.
– А если бы ты видел, как он плавает... – добавил я. – У нас даже анекдот ходит, как Дима плыл наперегонки с моторной лодкой.
– Ну и как же?
– Ну как: моторная лодка – она ведь не человек. Бензин все-таки кончается.
– Ну, молодец тогда, – засмеялся Хайр. – Хорошую девчонку нашел.
– Молодые люди, – послышался девичий голос из угла, – у вас сигаретки не найдется? А то эти ..д.. все какие-то макароны курят.
– Не ругайся, сколько раз я тебе говорил, – строго сказал Андрюха.
– А чего?
– А того.
Махонин прервал содержательную беседу, достав пачку Marlboro и угостив подругу “Явой”.
– Нам, мужики, ваша помощь нужна, – сказал Генка. – Вот этого чувака на фото надо найти. – Он протянул снимок Хайру. – Вот этот, слева от тебя.
– Так это Юрик Акбаров! Он со мной в одном классе учится. А зачем он вам?
Мы с Генкой переглянулись.
– Нужен он нам, – сказал я. – Очень. Он у вас здесь бывает?
– Бывает. Да здесь все бывают. Но он – редко. Он вообще такой парень-то...
– Вот, кстати, что он за парень?
– Да такой... ненадежный. Вот в разведку я бы с ним не пошел. Не знаю, как объяснить... Зачем он вам понадобился?
– У нас проблема. На одного нашего друга в парке напали, отобрали ценную вещь. Он никого не видел, но на этого чувака мы вышли.
– Напали?! На Юрика это не похоже. Он такой, ну, нерешительный, что ли... Ну, я не могу его представить, чтобы он на кого-то нападал.
– А кто знает, – возразил Андрюха. – Такие незаметные всегда что-нибудь выкидывают. А когда обули-то?
– В понедельник, пол-пятого. Кто-нибудь его в это время видел?
Все пожали плечами.
– Мы здесь раньше семи не собираемся, – объяснил Хайр. – А уроки в понедельник в два кончились.
– Но в понедельник его здесь не было, – добавил Андрюха.
– А где он живет? – спросил я.
– В двенадцатом доме, корпус один. Подъезд средний, по-моему. А квартиру я и не знал никогда.
– И никто не знает?
– Я знаю, – сказала вдруг девчонка. – Этаж седьмой, а квартира справа, как из лифта выйдешь.
– А ты откуда знаешь? – сурово спросил Андрюха.
– А у него наше звено пионерское собиралось в четвертом классе. Еще вопросы?
Больше вопросов не было. Ни у Андрюхи, ни у нас.
– Мы пойдем, пожалуй, – сказал я.
– А чего, оставайтесь, – предложил Хайр. – У нас тут панкуха.
– В другой раз – обязательно. Спасибо за помощь.
– Вон, Леха с вами останется, – добавил Генка.
– Да, – подтвердил Махонин. – Хайр, вынеси гитару. Сейчас сбацаем чего-нибудь.
Мы вышли на улицу и остановились.
– Идем к нему прямо сейчас, – предложил Генка. Даже не предложил, а сказал утвердительно, словно это уже давно решенное дело.
Ну, пошли так пошли. Я не стал возражать. В конце концов, мы ничего не сделаем такого, что повредит кассете: либо ее уже нет, либо, если она есть, они все равно как-нибудь на нас выйдут. Мы можем только поторопить события.
Квартира номер 98 (на седьмом этаже, справа, как выйдешь из лифта) скрывалась за черной железной дверью. Генка решительно позвонил. Открыл парень – тот самый, с фото, в этом не могло быть никаких сомнений. И Генка взял с места в карьер.
– Где кассета? – спросил он тоном, не терпящим возражений.
Парень сглотнул и заговорил каким-то подсевшим голосом:
– А она не у меня сейчас, у меня ее нет... Я не знал, что уже сегодня надо отдавать... Я Толику дал на один день. Если надо, можем сейчас к нему сходить...
Я ожидал чего угодно. Он мог заявить, что ничего не знает; мог нагло сказать, что кассеты уже третий день не существует; мог просто захлопнуть перед нами дверь. Я был готов даже к тому, что из-за его спины выйдут трое амбалов, затащат нас в квартиру, и после этого нам расхочется искать кассету совсем. Но такого! Такого я ни за что не мог представить.
Кажется, Генка тоже опешил. Во всяком случае, он ничего не говорил, а только смотрел на Юрика во все глаза. А тот продолжал оправдываться:
– Макс мне до пятницы дал, а сегодня только среда. Вы от Макса? Я так понял, что до пятницы...
– Кто такой Толик? – спросил я.
– Да это сосед, с шестнадцатого этажа, я ему только на один день дал посмотреть. Можем сходить, если надо...
– Посмотреть?!
– Ну да, посмотреть, у него тоже видео есть. Ну, вы ведь про “Терминатора” спрашиваете? Вы от Макса?
Я готов был дать ему по уху, честное слово.
– Хватит дурака валять! – закричал Генка. – Ты прекрасно знаешь, какая нам нужна кассета! Вот ее и отдай, а “Терминатора” можешь засунуть себе...
– Подождите, я не понял, если вы не от Макса... – На его лице было написано искреннее удивление. Вернее, хорошо сыгранное удивление.