[12.11.1991. *** Деятельность КПСС и КП РСФСР запрещена на всей территории РСФСР указом Президента РСФСР Бориса Ельцина от 6 ноября. *** Вице-премьерами правительства РСФСР назначены Егор Гайдар и Александр Шохин, которые будут отвечать за проведение реформ и экономическую политику в целом. Обязанности премьер-министра исполняет Президент России Борис Ельцин. *** В Москве +2°С, пасмурно с прояснением.]
I used to get mad at my school.
The teachers that taught me weren’t cool.
You're holding me down, turning me round,
Filling me up with your rules…
J. Lennon, P. McCartney. “Getting Better”1
– К завучу! – Мария Ивановна была предельно краткой. Краткость – сестра таланта, не спорю, однако, Мария Ивановна разразилась бы бесконечной тирадой, если бы смогла. Но она не могла – виной тому были душившие ее чувства. – Никитенко и Метелкин, – добавила она, переведя дух. – Живо! – И большими шагами направилась к кабинету завуча, держась обеими руками за классный журнал десятого “В” – чтобы не упасть.
Реакция Марии Ивановны была легко предсказуемой. Завуч стала своеобразной палочкой-выручалочкой для наших учителей, изрядно уставших от борьбы с этим ужасным классом. Не то чтобы завуч умела с нами справляться (наоборот, у нее это совсем плохо получалось), просто в кабинете завуча разборки происходили двое на двое, один на один, а то и двое на одного, тогда как в классе – один на двадцать. Понятно, что и учителя, приводившие избранных к завучу, чувствовали себя при этом гораздо увереннее.
– Вот,– сказала Мария Ивановна, толкнув дверь и пропустив нас вперед (общеизвестна подобная вежливость тюремщика по отношению к заключенному). – Вот,– повторила она. Эту фразу тоже при всем желании не запишешь в число слишком длинных. Но Лидии Васильевне ее вполне хватило.
– Так,– завуч посмотрела на нас, сладко улыбаясь. – Знакомые все лица! Вы не находите, Мария Ивановна? Ну, что они сотворили на этот раз?
– Совершенно согласна с вами. Десятый “В” никак не хочет успокоиться. Десятый класс, а ведут себя как какие-то, не знаю, пятиклассники! – Ошибаетесь, Мария Ивановна, в пятом классе таких изощренных издевательств не придумывают. – По-моему, они просто не понимают, что им грозит!
– А что случилось? – во второй раз спросила Лидия Васильевна, и лицо ее приняло участливое выражение – как же, ее очень волновала судьба этого непослушного класса.
– Нет, в моей практике такого еще не было,– начала Мария Ивановна. Общение с близким по духу человеком приободрило ее, и она позабыла о той, которая имеет с талантом общих родителей. – Всякое бывало, случалось – с уроков сбегали, контрольные списывали, но ведь это в порядке школьных вещей, верно? – Непростительно бросаетесь козырями, Мария Ивановна. То есть для вас-то это не козыри, но мы при случае сумеем ими воспользоваться. – Но такого, Лидия Васильевна, уверяю вас, не было никогда. Ни-ког-да! Сейчас вы услышите и ужаснетесь. У них была контрольная по теме “Исследование функций с помощью производной” (завуч закивала головой в знак того, что она, конечно, понимает, о чем идет речь). И что же вы думаете, в чертеже графика все до одного – вы представляете, все! – располагают ось абсцисс вертикально, а ось ординат – горизонтально!
Завуч поднатужилась и вспомнила, что ось абсцисс – это где икс, а икс обычно бывает справа, а если вертикально, то икс... где же это? Вверху! Или даже внизу! Действительно, черт знает что такое.
– И что самое удивительное, – продолжала сокрушаться Мария Ивановна,– понимаете, все до одного! Хоть бы один нормальный человек нашелся, хоть бы один не поддался этому стадному чувству, так ведь нет! Эх, где теперь моя радость – Смирнов и Тихонов...
– В гимназии, Мария Ивановна, в гимназии или в математической школе. – Язык Лидии Васильевны устал от долгого молчания. – И я понимаю этих ребят: подумайте сами, каково было бы им сейчас учиться в этом классе! Одно утешение нам с вами – вырастили такие кадры, которые с радостью принимают и в лицее, и в колледже, и в математической школе...
– Безусловно, вы правы, – согласилась Мария Ивановна, – это не класс, это какой-то ужас! Все, все до одного, и девочки тоже! Я всегда считала, что этот вид учащихся бойкотирует подобные выходки... Выходит, я ошибалась, или же это новое поколение, которому все равно, юноша или девушка... И главное, что обидно, ни одной ошибки! График проходит там, где надо. Просто все перевернуто!
– Знаете, Мария Ивановна, я вас знаю как человека достаточно демократичного, но я бы на вашем месте поставила им всем двойки.
– Да, конечно, я так и сделала. Так они сегодня подходят ко мне после урока, Метелкин с Никитенко выходят вперед и говорят, вернее, говорит Никитенко, а Метелкин держит справочник. И вот Никитенко говорит: вы, мол, нам двойки ни за что поставили. Я говорю: “Как ни за что? А оси координат?” А Никитенко: “Во-первых, – говорит, – за одну ошибку вы все равно не можете два поставить...”
– Ну вы подумайте!..
– Да, “а во-вторых, – говорит, – здесь вот в справочнике написано, что ось абсцисс обычно располагается горизонтально”. “Обычно”, мол, не значит “обязательно”.
Я всегда стремился к объективности и должен честно заметить, что на этот раз Мария Ивановна ничего не придумала. Она сказала правду.
Но как тут не заметить, что правда бывает разной... Сама Мария Ивановна когда-то объясняла нам, что если смотреть на пирамиду снизу, то виден всего лишь треугольник, или квадрат, или любая другая плоская фигура. И если видящий основание пирамиды скажет, что видит треугольник, то он, конечно, не соврет. Только пирамида от этого треугольником не станет.
Вот как все было на самом деле. Вчера, то есть в первый день после каникул, Мария Ивановна обрадовала нас контрольной. Пройти мы еще ничего не успели, и контрольная была на повторение. Предупредить нас о ней Мария Ивановна забыла. Правда, сама она на время контрольной покинула класс по каким-то делам, давая нам карт-бланш на списывание и консультацию с учебником. Да и контрольная была легенькой. Мы бы и не подумали протестовать, если бы на робкое пожелание кого-то из братьев Петровых предупреждать все-таки в следующий раз о контрольных хоть немного заранее Мария Ивановна не ответила в своем всегдашнем стиле что-то вроде “подрастите, а потом советуйте”. Выходит, она сама накликала бурю. Как только за ней закрылась дверь, братья Петровы вышли к доске и предложили всем в третьем задании поменять местами декартовы координаты. Все согласились, к тому же братья тут же решили это самое третье задание на доске для всех трех вариантов. Итак, это было не мелкое хулиганство, а осознанный протест.
– “Обычно”, заявляют они мне, не значит “обязательно”, – повторила Мария Ивановна.
– Но ведь в математике нужна точность, – сказала завуч. Какая фраза, а? Так и представляю себе, как на нее ссылается какой-нибудь учебник математики: “Завуч, полн.собр.соч., том 39, с.674. – М.: Просвещение, 1991”.
– Я сказала им то же самое, – заявила Мария Ивановна. – А Никитенко мне отвечает, что точность здесь ни при чем, и они все точно сделали, а только оси местами поменяли. И лицо такое наглое, улыбающееся... – Мария Ивановна, судя по ее выражению, считает эти два слова синонимами. – Одним словом, я не знаю, как мне с этим классом бороться.
Они, наверно, совсем забыли о нашем присутствии, но тут, наконец, не выдержал Санька. Он подумал о том же, что и я, только он подумал об этом вслух:
– Вы, Мария Ивановна, неправильно поняли выражение моего лица. Оно было не наглое, мне просто показалось, что я вас убедил. Теперь я понимаю, как я ошибался. – Острый ум плюс школа Виктории Сергеевны позволяла Саньке клепать такие фразы, от которых у завуча волосы дыбом вставали.
– А у Никитенко вообще ужасное положение с математикой, – не могла не заметить Мария Ивановна. – В том году я натянула ему три (на вопрос Санькиных родителей, за что у их сына три, она, ни капельки не смущаясь, ответила: “За поведение”), а в этом у него два, два, три, два. И ему кажется, что он что-то понимает в математике.
Не без некоторого душевного трепета ожидал я начала прений. Завуч наша слыла человеком вспыльчивым и зависимым от настроения, причем уловить момент перемены этого самого ее настроения зачастую не удавалось даже самым внимательным наблюдателям. В гневе же она была страшной, и мало находилось в школе любителей попасть под ее горячую руку. Рассказывают даже, что однажды она так врезала указкой какому-то записному школьному хулигану, что тот потом вообще не хулиганил почти две недели! Ну вот, а выступления нашего класса, разумеется, становились катализатором смены ее настроения, причем реакция всегда получалась какая-то однонаправленная... то есть, я хочу сказать, что в лучшую сторону настроение завуча от наших шуток никогда почти не менялось. Но в этот раз нам почему-то повезло.
– Я думаю, – сказала Лидия Васильевна, – что раз такое сложное положение, то вы должны пойти им навстречу и дать возможность переписать эту контрольную.
– Да ведь сколько раз уже ходила навстречу, – начала Мария Ивановна. – И что взамен? Терпеть подобное я больше не могу... – Последовала пауза, в продолжение которой она, подняв глаза к потолку, изображала титаническую борьбу долга с великодушием; победило последнее. – Что же касается контрольной, то я, учитывая сложность положения у Никитенко, да и у доброй половины десятого “В”, считаю возможным, чтобы они переписали ее в четверг. Но это в последний раз!
Я уже собирался поблагодарить любимую Марию Ивановну за оказанное доверие, но Санька опередил меня.
– Ой, вы знаете, Мария Ивановна, – сказал он, – а в четверг мы не сможем прийти на математику.
Ладно бы он сказал: “Мы не сможем прийти в школу:”. Но “не сможем прийти на математику” – это звучало убийственно. А между тем, это было чистой правдой. В четверг Сергей Никитич снимал нас с четвертого урока на районные соревнования.
– У нас районные соревнования по подвижным играм, – добавил Санька и с удовольствием посмотрел на уставившихся на него педагогов.
“Критическая масса достигнута, – успел подумать я, взглянув на завуча. – Сейчас будет взрыв”. Но сегодня, выходит, наш день. Первой очнулась Мария Ивановна:
– Какие соревнования?.. Какие игры?.. Вы понимаете, что решается ваша судьба?!
И тут Санька с размаху бросил на стол козырного туза.
– У нас есть приказ директора, – сообщил он. И это тоже было правдой – мы не играли краплеными картами.
Молчание продолжалось довольно долго.
– Я не знаю, что делать с этим классом, – сказала наконец Мария Ивановна и вышла из кабинета.
– До свидания, – сказал Саня Лидии Васильевне.
– Всего доброго, – добавил я, и мы последовали за Марией Ивановной. Впрочем, наши с ней пути разошлись через пять шагов.
Мария Ивановна направилась к своему кабинету – ставить очередные двойки, а мы должны были спуститься к Сергею Никитичу – он просил нас сделать это на большой перемене.
Спортзал никогда не пустовал, а на переменах он был даже полнее, чем на уроках. На дворе стояла вторая четверть, а это значит, что зал был уставлен гимнастическими снарядами – брусьями, перекладинами, козлами, мостиками, бесчисленным количеством матов. Пользуясь переменой, десятки младше-, средне– и старшеклассников висели на турниках, болтались на канатах, лазили по шведским стенкам, а также, несмотря на вторую четверть, бомбили мячами баскетбольные корзины. Даже сама атмосфера спортзала добавляла положительных эмоций. Недаром администрация нечасто сюда жаловала – хозяином здесь был Сергей Никитич, а не кто-нибудь другой.
Мы с Саней прошли под баскетбольным щитом и заглянули в учительскую комнату. Все уже были там. Все – это Сергей Никитич, а также самые активные спортсмены школы – “совет физкультуры”, как называли его то ли в шутку, то ли чтобы можно было отчитаться. В данный момент среди них находились Генка, Сергей и Антоша, а также “молодежь”, как выражались мы, ветераны школы.
Мы вошли и закрыли за собой дверь.
– Ну , как ковер у Лидии Васильевны, не жёсток? – поинтересовался Сергей Никитич. Значит, Генка уже все рассказал. Я обвел взглядом присутствующих и как можно невозмутимее произнес:
– Десятый “В” никогда не проигрывает. – Есть хорошее правило: никогда не говори “никогда”, однако, согласитесь, что в таком контексте я не мог обойтись без этого слова. Если бы я сказал: “Десятый “В” проигрывает очень редко” – то любой из присутствующих мог тут же спросить: “А как на этот раз?” Такая скромность не подходила здесь еще и потому, что среди улыбающихся глаз были и глаза трех очаровательных восьмиклассниц, в том числе огромные серые глаза замечательной Жени Мироновой.
– Вот, Евгения,– прочитал мои мысли Сергей Никитич, – если хотите научиться выигрывать, учитесь у Алика. Говорю серьезно, у него это отлично получается. – Самодовольная улыбка уже готова была разъехаться по моему лицу, но я подавил ее исключительным усилием воли.
И тут откуда-то из угла послышался голос Федькина из восьмого “Б” – самого спортивного класса в школе после нашего:
– А как же нам в октябре в футбол проиграли?
Я сам до сих пор не могу понять, как это произошло. Ребята уперлись, встали всей командой у своих ворот и весь матч отбивались. А в конце, как это всегда и бывает, кто-то из наших защитников поскользнулся в центре поля, и этот самый Федькин убежал один на один с вратарем Санькой, издевательски обвел его и закатил мяч в пустые ворота. Мы друг на друга не могли смотреть со стыда, а Миронова с подругами, одноклассницы Федькина, были в полном восторге и прыгали за нашими воротами от радости.
– У нас не было трех ведущих игроков, – сказал Генка, которому воспоминания об этом матче также доставляли мало радости.
– А у нас вообще нет ведущих игроков, – моментально нашелся Федькин. – Мы играем в командный футбол.
– Вы играли в антифутбол! – заявил Сергей.
– Единственно возможная тактика при игре восьмого класса с десятым, – не сдавался Федькин.
Мы переглянулись, и слово взял Санька.
– Укусила муха слона, – произнес он медленно. – Полгода готовилась, очень старалась, много других мух погибло – слон их ушами перебил, а этой удалось, и даже домой невредимой вернулась. С тех пор гордилась этим всю жизнь и внукам рассказывала.
Возразить на такую яркую аллегорию не представлялось возможным, и восьмиклассников спас Сергей Никитич.
– Ну хорошо, вы потом выясните, как это случилось, – сказал он. – Только десятый “В” выходит отсюда на три минуты позже Федькина. Ладно, первый вопрос мы уже решили, Алик, без вас: Женя с подругами хотят играть в баскетбол на район. Значит, мы их, безусловно, заявляем. А если я с ними на какой-нибудь матч не смогу пойти, то вы меня замените. Согласны? – Если бы я ответил: “Да-да, конечно, согласны”, – то они все что-нибудь бы заподозрили. Поэтому я только кивнул: мол, если надо – что тут поделаешь – значит, надо. – Теперь, в четверг я снимаю с четвертого и остальных уроков тех, кто идет судить подвижные игры. Это пять человек из десятого “В” и... да , и Федькин. Олег, я поведу тебя за руку, чтобы они тебя не обижали. (Кажется, Санька забыл сказать Лидии Васильевне, что мы идем на районные соревнования, но не участвуем в них, а только помогаем в организации и судействе, но я думаю, что ее бы это не очень утешило). – Мы ведем наши шестые классы во главе тоже с Федькиным, – продолжал Сергей Никитич. Рядом с Олегом сидел Федькин-младший, точная копия старшего братца. – Денис (так звали Федькина-младшего), чтобы все твои были в сборе, организуй народ. А в пятницу наши десятые-одиннадцатые классы играют в футбол на район с 720-й школой. Алик, как настроение?
Бальзам снова разлился по сердцу: физрук обратился с этим вопросом ко мне, а не к Сергею, хотя тот был бессменным лидером сборной и ее капитаном. Но тут уж – никакого бахвальства нельзя себе позволить: мы все очень серьезно относились к этому первенству.
– Боевое, – ответил я. – А вот поддержка болельщиков нам не помешает, все-таки играем в гостях.
Сергей Никитич понимал меня с полуслова.
– Евгения, – повернулся он к Мироновой, – надо поддержать сборную. Слышишь, они говорят, что одного мастерства им не хватит...
Большего нельзя было и желать, вот только перемена между тем как-то незаметно подползла к концу.
– Алик, – сказал Сергей Никитич, когда мы уже уходили, – жалко, что вы поздно пришли, я главного с вами не обсудил. Если можете, зайдите на следующей перемене.
Что было этим главным, я, честно говоря, не знал и даже не мог предположить. Вроде, Сергей Никитич про все сказал: девичий баскетбол, подвижные игры, наш футбол... Нет, не знаю, что могло быть еще. Так или иначе, оставалось подождать лишь сорок минут, и я не стал терзать себя догадками.
Прозвенел звонок, но мы не бросились вверх сломя голову: во-первых, учитель физики Василий Павлович Боков обычно опаздывал, а во-вторых, знаем мы эту беготню по лестницам: можно оступиться, упасть и удариться. Мы поднимались неспеша, что дало повод завучу Лидии Васильевне, выходившей из своего кабинета и увидевшей нас, не очень вежливо заметить:
– А что, звонок не для десятого “В”? Или у вас уши заложены?
Санька открыл рот, чтобы, как я понял, поинтересоваться, не заложены ли уши у самой Лидии Васильевны, ведь очевидно, что она направлялась к кабинету английского языка, который она преподавала в свободное от основной работы время; но его прервала Мария Ивановна, в этот момент появившаяся из учительской:
– Так, – сказала она, – Метелкин и остальные, слушайте меня. Я, конечно, не собираюсь идти вам навстречу, но в четверг, как я только что узнала, совещание в РОНО для учителей математики. Поэтому контрольную вы будете переписывать в пятницу, после уроков.
После секундной паузы Санька снова открыл рот, и на этот раз не напрасно.
– Какое совпадение, Мария Ивановна, – сказал он, – а мы в пятницу играем в футбол на первенство района...
– А меня это не интересует, – ответила Мария Ивановна. Я и не думал, что ее реакция будет столь мягкой. – Я согласна оставить в силе ваши нынешние оценки.
И тут произошло то, чего никто из нас пятерых, да и Мария Ивановна тоже, никак не ожидали.
– Я думаю, что вы неправы, Мария Ивановна, – сказала завуч. – Ребята защищают честь школы, а выше этого ничего не может быть. Наверно, вам стоит перенести переписывание на понедельник. – И она повернулась к Саньке: – С какой школой вы играете?
– С... с 720-й, – пробормотал Санька.
– Вы ведь уже выиграли два матча?
– Да...
– Желаю вам успеха. Бегите на урок.
Я и раньше обращал внимание на то, что Лидия Васильевна интересуется спортивными делами, посещает школьные соревнования. “Патриотом школы” она сама себя постоянно называла. И все-таки, поворот получился слишком неожиданным. И больше всех была поражена Мария Ивановна. Она, не говоря ни слова, повернулась и пошла к своему кабинету твердым шагом, что можно было объяснить лишь ее исключительным самообладанием. Вывести ее из себя могли только шутки десятого “В”, но никак не завуча.
Над этой подозрительной лояльностью Лидии Васильевны по отношению к нам еще стоило поразмыслить, а пока мы добрались до пятого этажа и обнаружили, что на этот раз Боков пришел вовремя. Сергей, шедший первым, открыл дверь. Василий Павлович уже объяснял новую тему.
Есть учителя, которых ученики за глаза зовут по имени, без отчества. У некоторых есть специальные прозвища, как у нашего военрука Ивана Ивановича Ухина, которого все зовут, естественно, Пиночет. А вот Василия Павловича за глаза называли только по фамилии – Боков.
Боков был невысокий плотный человек в больших очках, с довольно приятной внешностью, несмотря на порядочную лысину. Когда-то он, наверно, имел успех у женщин, да и сейчас частенько заигрывал с молоденькими учительницами и старшими школьницами. Этот пожилой ловелас, может быть, не был плохим человеком. И будь он чуть поумнее – он бы точно им не был. Плохих людей не любят за то, что они делают плохо, а Боков, по-моему, все плохое делал по глупости. Вот, например, он очень плохо учил нас физике, но не со зла ведь, верно? Просто потому, что по-другому он учить не умел.
Боков стоял, опершись о свой стол, и , как обычно, совершенно бесстрастным голосом говорил:
–...Относительная влажность – это отношение абсолютной влажности при данной температуре к абсолютной влажности насыщенного пара при данной температуре. Относительная влажность выражается в процентах...
– Можно войти? – спросил Сергей. Он шел первым, и ему пришлось разговаривать с Боковым.
–...Если относительная влажность равна ста процентам, то пар насыщенный, что следует из определения относительной влажности, – продолжал Боков, не обращая на нас никакого внимания – даже не повернув головы.
– Можно войти? – повторил Сергей.
–...Определяют относительную влажность с помощью психрометра. Психрометр – это прибор, состоящий из двух термометров, один из которых измеряет температуру воздуха, а другой...
Класс уже давно смотрел на нас в ожидании шоу. Подобные сцены не были редкостью, но талант лидеров класса и непосредственность учителей каждый раз делали их увлекательными и непредсказуемыми, несмотря даже на сугубую маловариантность результата (пустит – не пустит). Итак, этот ужасный десятый “В” предвкушал процесс, а не результат.
Сергей, видя, что вопросами типа “можно войти?” Бокова не прошибешь, решил поторопить события и сделал шаг вперед. Боков мгновенно повернулся и, не меняя тона, как будто продолжал урок, произнес:
– Я вас не пускал. Вы опоздали на пять минут.
Поединок начинался. Санька, как главный оратор, отодвинул Сергея в сторону и сказал:
– Извините, Василий Павлович, мы опоздали, будучи задержанными Марией Ивановной и Лидией Васильевной, встретившими нас, когда мы торопились на физику. – Поучившись пяток лет у Виктории Сергеевны, Саня без труда лепил фразы, в которых причастный оборот наезжал на деепричастный. – Разрешите нам, пожалуйста, войти.
Ну вот сказал бы сейчас Боков: “Да пожалуйста, проходите”, – и на этом бы представление закончилось. Но нет, он этого не сказал. Учтивость тона и изысканность выражений не произвели на него никакого впечатления.
– Вы опоздали на пять минут, – повторил Боков, глядя на Саньку через свои огромные очки. В душе он, должно быть, был доволен собой и подумывал даже, не любуется ли им какая-нибудь юная особа из десятого “В”. Надо ли говорить, кем на самом деле любовались юные особы...
– Лидия Васильевна могла бы подтвердить причину нашего опоздания, – продолжал Санька, – но у нее сейчас, к сожалению, урок английского языка. – И он улыбнулся великолепной улыбкой, не оставлявшей сомнений в том, что его сожаление относится не столько к тому, что завуч не может подтвердить причину нашего опоздания, сколько к преподаванию ею английского языка в нашей школе.
– Вы не только опоздали на пять минут, но еще и на пять минут задержали его. Итого вы отняли от урока десять минут, за которые можно было успеть очень много.
– Простите, Василий Павлович, мы не хотели отнимать так много времени, мы хотели прийти и сесть сразу.
– Что же мешало вам прийти вовремя?
– Нас задержали, как я уже говорил, Мария Ивановна и Лидия Васильевна. Мы обсуждали с ними возможность переписывания контрольной по математике, которую...
– А меня это не интересует, – сказал Боков.
– Меня, если честно, этот вопрос тоже не очень интересует, – согласился Санька, – но он интересует Лидию Васильевну и особенно Марию Ивановну, поэтому они нас задержали, чтобы обсудить, когда же нам всем...
– Вон из класса! – заорал Боков, стукнув кулаком по столу. – Вон, все пятеро! Вон!!!
Мы поспешили ретироваться, пока он в нас чем-нибудь не кинул. Последним аргументом Бокова был крик, чем он, конечно, признал свое поражение, и теперь нам тем более не стоило задерживаться в классе. И мы с достоинством закрыли дверь с внешней стороны.
Иной читатель может задать вопрос: а такое ли уж это поражение, если мы остались за дверью кабинета, а Боков как ни в чем не бывало продолжал свой урок? “И вообще, шибко умные! – скажет, возможно, другой читатель. – Сами опоздали, а сами выступают!” Вопрос вполне уместный, особенно если учесть, что опоздали мы все-таки не по вине Лидии Васильевны. Сложный вопрос, поэтому придется переадресовать его Саньке.
– Я считаю так, - сказал он. - У каждого учителя есть свои требования – это нормально. К их числу относится вопрос об опозданиях. Мария, например, Ивановна, всех пускает без лишних вопросов, а все потому, что у нее дверь в кабинете сзади, а не у доски. А химичка, например, из принципа не пускает опоздавших хоть на десять секунд. Но она, во-первых, не делает ни для кого исключений, а во-вторых, сама никогда не опаздывает, потому что вообще из своего кабинета никуда не уходит. Таким образом, она имеет полное право на подобное требование. Но этот-то, этот! – Санька потряс рукой в направлении физического кабинета. - Сам опаздывает на четыре урока из пяти, а кроме того, опоздавших девочек всегда пускает. И даже девочек я готов ему простить – им, в конце концов, надо уступать (хотя шовинизм по половому признаку – отвратительная вещь), – но его собственные регулярные опоздания – они напрочь лишают его морального права не пускать опоздавших.
– Слушай, в кого ты такой умный? – удивился Генка. Саня отвернулся...
– А тебе жалко, что он нас не пустил? – спросил Сергей. – Мне совсем не жалко. Так надоели все его психрометры, вся его физика...
Физика Бокова надоела не только Сергею. Она безумно надоела всему классу: технарям, собиравшимся сдавать физику в институт, - из-за удручающе низкого уровня, гуманитариям – из-за тупого самодовольства и регулярного хамства учителя, и всем без исключения – из-за убийственной скуки: не зевать на физике умудрялись лишь те, кто не только поспал в предшествующую ночь часов десять, но и принял затем поутру что-нибудь тонизирующее. Задачи вроде “лампочка мощностью 75 ватт горела 2 часа, затраченная энергия составила 150 ватт-час; найдите и обведите в кружок число 75”, повергали класс в смятение. О том, что физика – интереснейшая наука, мы могли только догадываться вплоть до девятого класса. Тогда произошло событие, совершенно изменившее наши взгляды на этот предмет.
До девятого класса Боков был единственным учителем в школе, специализировавшимся на физике. Но ее преподавал не только он. Из-за обилия классов это были вынуждены делать еще две математички. Мы общались с ними мало, но и эпизодических встреч, и пары случайных замен хватало, чтобы прийти к выводу о несильном качественном отличии шила от мыла. И вот год назад в школу пришел новый физик. Математички сразу сдали ему свои классы, а Боков заявил, что и он слишком перегружен, и первым делом отказался от нас. Мы и не думали расстраиваться, прекрасно понимая, что хуже не будет.
Первый же урок перевернул наше мировоззрение. Я не буду пересказывать слова нового учителя – мне все равно не удастся увлечь вас так, как увлек нас он. Скажу только, что мои одноклассники, как и я, слушали не дыша. Я не знаю, как ему это удалось... Может быть, он был волшебник; может, очень талантливый человек; а может быть, настоящий учитель и должен быть таким? Но первый урок есть первый урок, за ним всегда идут следующие, и часто случается так, что они стирают первоначальное впечатление. Но на этот раз радужные ожидания оправдались. Начались будни, а нам по-прежнему было интересно. Я лично просто открыл для себя новый мир. Оказалось, что физика – это совсем не только набор непонятных формул, а это – образ мышления, загадочное рядом с нами, история познания, судьбы людей... Это новый взгляд на математику – не на вещь в себе, а на необходимый и красивый инструмент не только доказательства, но и открытия... Это удивительный и прекрасный мир! Нам было интересно на каждом уроке. Новый физик, конечно, преподавал еще в каком-то вузе, и поэтому ему все время хотелось, выводя какой-нибудь закон, интегрировать или дифференцировать, чего в девятом классе делать не полагалось; поняв, он хватался за голову, объяснял по-другому и говорил: познакомившись с дифференциальным и интегральным исчислением, вы поймете, как легко и изящно все это выводится, как красиво и логично следует одно из другого...Иногда, правда, он не мог сдержать своего удивления, когда вдруг выяснялось, что мы не знаем каких-то элементарных основ, каких-то основополагающих вещей. Но даже к заведомо неправильному ответу он прислушивался со всей внимательностью, не начиная обрывать или махать руками, а пытаясь, видимо, понять этот ответ, понять, как можно повернуть эту мысль, чтобы она имела бы хоть какое-нибудь отношение к реальности. И даже если никак не понимал, двоек все-таки не ставил. Ну вот из принципа. Да и вообще, на его уроках об оценках как-то не думалось... Физик не учел одного – педколлектив в нашей школе не принимает в себя таких, как он. Как не любили Викторию Сергеевну, как не любят Сергея Никитича, так невзлюбили и его. Дальше все было просто, хотя не обошлось и без случая, но он только помог, только ускорил события. По какой-то причине физик не смог прийти на урок, и его заменял Боков, который умудрился выставить кучу двоек. Завуч заинтересовалась ситуацией: полгода не было двоек, а тут сразу столько. На педсовете, как нам рассказала Виктория Сергеевна, состоялся разбор положения, на котором Боков заявил, что был поражен крайне низким уровнем знаний при полном отсутствии отрицательных оценок. Новый физик ответил, что, во-первых, двойки были поставлены ребятам, собирающимся в гуманитарные вузы, а во-вторых, он предупреждал класс, что урока не будет, и никто не готовился. Завуч не преминула заметить, что среднее образование должны получить все, будь то “гуманитарии” или “технари”, а к уроку учащиеся должны быть готовы всегда. Физик оказался беспомощным перед страшным оружием – демагогией. Одним словом, повод был найден. Я не знаю, был ли он уволен по собственному желанию, или еще как – это настолько не важно, что я даже не хочу об этом говорить. Он тепло прощался с нами, извинился и сказал, что не все зависит от него и что он уходит преподавать в новый лицей. Что ж, хорошо, что хоть где-то нужны такие учителя, как он.
А дальше... Попробуйте учиться пять дней в неделю, а потом снова перейти на шестидневку. Попробуйте играть в футбол на мягкой траве и после этого возвращайтесь на асфальтовую коробку. Пересаживайтесь на “Каму” после гоночного велосипеда. И все равно вы не почувствуете того, что было с нами, когда мы вернулись к Бокову. (Кстати, с тех пор словом “физик” мы называли только прежнего учителя. Назвать физиком Бокова в классе считается дурным тоном). Впрочем, человек ко всему привыкает. Привыкли и мы снова к двойкам, к оскорблениям, к скуке, к однообразию, нарушаемому разве что такими, как сегодня, маленькими представлениями.
Но привыкнуть – не значит смириться.
– Баран, – сказал Сергей, когда мы спускались по лестнице, не зная еще, куда направиться.
– Нет, – возразил Санька после некоторого молчания. – Он не баран.
– А кто же он?
– Он козел. То есть, вообще-то он осел, но поскольку он преподает у нас физику, то он козел. Понимаешь, осел – это просто очень глупый. А козел – это осел, который еще и воображает. Козел – это осел на руководящей должности. Это осел, уверенный, что он не осел и тем более не козел. Но от этого он только козлее.
– А баран тогда кто? – полюбопытствовал Генка.
– А бараны – все мы. До тех пор, пока козлы учат нас в школе и руководят нами по жизни.
(1) С ума можно в школе сойти. Нас учат идти по пути, нас держат в руках, не в совесть, а в страх. Себя они лепят из нас. Дж. Леннон, П. МакКартни, "Всё к лучшему"
